назад

Дмитрий Бутрин «Коммерсантъ» специально для Openspace

Товарищ Кашин упрощает

О том, почему не надо настаивать на лозунге «кто не с нами — тот против нас».

 Идея не входить в положение приходит мне в голову раз десять на дню. Иногда я даже сокрушенно пишу в дневнике для своих, понимающих, что-то вроде «как-то мы слишком много готовы их извинять, уж сколько лет все входим в положение». Обычно помогает простое соображение о том, что все мы, верующие и неверующие, — люди культуры, в которой положение «осуждаем не грешник, но грех» — аксиома, а не теорема. Когда не помогает, черти пляшут.

Я согласен с Олегом Кашиным — мы слишком многое прощаем и непрерывно входим в положение. Им, плохим, прощается много больше, чем прощается своим хорошим. Отчасти потому, что плохие очевидно хуже хороших. Но отчасти и потому, что своим не принято задавать неприятные вопросы.

Резкость можно уточнять только еще большей резкостью, и это ровно тот самый случай. Принцип «раз козлы пользуются нашей эмпатией, перестанем же им сочувствовать» — просто отличный инструмент для единения всех честных людей в борьбе с нечестными. Но не обманывайте себя — это не имеет никакого отношения к морали. Это — аморальность, пусть и вынужденная. Напомню неприятное свойство аморальности: она не может быть больше или меньше. Поэтому мы не можем говорить, кто хуже, а кто лучше — сенатор, проголосовавший за «закон Ирода», или чиновник Следственного комитета, фальсифицировавший следственный материал по одному из эпизодов «дела Болотной».

Именно поэтому мы вынуждены, вступая на «тропу непрощения», действовать совсем не так, как учили нас детские книжки про пионеров-героев. Наши проблемы мы будем замалчивать и скрывать, а любая прическа сенатора из Совета Федерации всегда будет адской.

Озверение и расчеловечивание — процессы, характерные и для той, и для другой стороны в конфликте власти и оппозиции: это — неотменимая реальность конца 2012 года

Не делать разницы между тем, кто промолчал и был записан в палачи, и тем, кто рвался из штанов, прося инстанции хотя бы немножко поточить топор, — это следствие сделанного выбора не входить в положение. Мы провозглашаем и верим в то, что дети депутата Железняка не стали бы объектом внимания оппозиционной агитации и пропаганды, не будь «закона Ирода». Но это — только декларация: достаточно двух-трех витков эскалации, и мы уже не будем стесняться того, что ранее считали бы для себя невозможным. На войне как на войне.

Не стоит только заявлять войну занятием гуманистическим и высокоморальным. У войны могут быть святые цели, но она всегда будет вестись в той или иной степени нечеловеческими средствами. Послевоенные омерзительные карьеры большинства советских писателей, не исключая и Ильи Эренбурга, тому доказательство. «Убей немца» спасло много жизней на фронте, но никто не считал, сколько людей эта фраза, интегрированная в советское самосознание, убила и искалечила после 9 мая 1945 года. Даже на Афганистан ее, напомню, хватило с большой лихвой.

К счастью, вопрос о том, примем ли мы предложение перестать входить в положение, не стоит. Уже приняли, поезд ушел, жаловаться некуда. Озверение и расчеловечивание — процессы, характерные и для той, и для другой стороны в конфликте власти и оппозиции: это — неотменимая реальность конца 2012 года. То, что в российской оппозиции до последнего времени большинство скорее склонно было сдерживать в себе отвязанную агрессию, тогда как противная сторона была занята как раз культивированием в себе боевого безумия — отрадный, но малозначительный эпизод. На «тропе непрощения» все быстро смешается до степени неразличения — кто первый начал, никому не важно, пока все не закончилось. К тому же речь идет о процессах, которыми невозможно управлять. Будет то, что будет, а естественная логика процесса ведет все именно к предложению Олега Кашина — перестать быть только обвиняемым и стать обвинителем.

«Пятая колонна» во власти существенно больше, чем ее оценивает сама власть, и тем более больше, чем ее представляет оппозиция. Но деньги и власть ей, увы, обычно важнее честности

Действительно, можно рассуждать как угодно о морали, но выбитый зуб омоновца, человека, чья профессия — противостоять чужому насилию, а не радостно сиять каской, — никогда не должен вести к уголовному преследованию кого-либо. Это его работа — драться с демонстрантами, рискуя здоровьем за деньги; пчеловод, ужаленный пчелой, не получает за это полугодового отпуска. Если укус доставляет ему неимоверные моральные страдания, он просто неверно выбрал профессию. Да и в целом обычай российских правоохранительных органов карать любую гипотетическую угрозу своему благополучию на порядок более жестоко, чем это делается при угрозе благополучию обычных граждан, — явное свидетельство вырождения правоохранительной системы и превращения ее в полууголовную систему (начавшегося, увы, не вчера и не позавчера). Полиция, заботящаяся о себе больше, чем о гражданах, — зачаток банды, что в России, что в США.

И уж тем более, думаю, следует спокойно относиться к любым попыткам наших оппонентов сообщить, что государство вправе защищать себя любыми доступными способами, в том числе — фальсификацией уголовных дел, подделкой выборов и принятием все более и более безумных законов, что оно вправе, встретив сопротивление, применять для сохранения себя любые средства. Это — аргументы преступника, желающего как минимум уйти от ответственности, а как максимум — расширить кормовую базу. Здесь мы, уж простите, действительно не можем войти в положение. Могли бы войти — так и не начинали бы ничего вообще.

Невозможно войти и в положение большинства тех, кто говорит об оказываемом на него давлении в государственных структурах как обосновании собственных незаконных и по-человечески мерзких действий. В подавляющем большинстве случаев главная угроза, которая предъявляется сотрудникам госаппарата, — это угроза лишения возможности поддерживать тот уровень жизни, который обеспечивается им активным участием в нынешней системе, а то и даже меньшее — угроза продвижению на более высокие этажи этой системы и повышению уровня жизни. В государственном аппарате, поверьте, более чем достаточно сочувствующих лозунгам российской оппозиции, причем их число даже несильно зависит от этажа: «пятая колонна» во власти существенно больше, чем ее оценивает сама власть, и тем более больше, чем ее представляет оппозиция. Но деньги и власть ей, увы, обычно важнее честности.

Столь выдающегося набора циников, мерзавцев и негодяев в руководстве комитетов Госдумы и Совета Федерации нельзя было ранее даже себе представить

Все разбивается о два обстоятельства, прямо связанных друг с другом.
Первое — в госаппарате всегда находятся люди, которые обойдут сомневающегося, делая гадости с энтузиазмом. Одна из главных проблем режима, созданного Владимиром Путиным и его командой (но начало этому положено, увы, раньше, а корни это явления, я полагаю, чисто советские), — отрицательная селекция: достаточно беглого взгляда на нынешнее Федеральное собрание, чтобы понять, о чем я говорю. Столь выдающегося набора циников, мерзавцев и негодяев в руководстве комитетов Госдумы и Совета Федерации нельзя было ранее даже себе представить. У нас нет никаких надежд на то, что голосование по любому вопросу парламентом будет сколько-нибудь ответственным, поскольку большинством этих людей движет уже даже не боязнь потерять нажитое, не боязнь не получить еще немного пирога, а элементарный страх. Он и только он заставляет сенатора Журову нести околесную, а сенатора Матвиенко — намекать сенатору Клишасу: мол, что, хотел чистеньким уйти, непроголосовавшим за избиение младенцев? Нет уж, все мы тут повязаны, патриций. А теперь будем повязаны и еще крепче, это я тебе как гетера говорю.

Все эти люди прекрасно понимают, что любая нормализация политической ситуации в стране с большой вероятностью приведет к очень серьезным переменам в их жизни, — и это, как правило, люди укравшие достаточно, чтобы опасаться любых перемен, и в ряде случаев дело кражами не исчерпывается: в шкафах власти накопилось скелетов не меньше, чем в свое время накопилось у ныне покойного югославского президента Милошевича, хотя и не так много, как у генерала Младича. То, что мы наблюдаем сейчас в виде «сбесившегося принтера» Госдумы, — это до какой-то степени истерика: многие из депутатов давно зашли так далеко, что в их положение просто невозможно войти. Мы-то, может быть, и вошли бы — но ведь любой вменяемый суд отправит их на каторгу, а без вменяемого суда никакое государство не может рассчитывать на устойчивость. То, что мы наблюдаем, — и есть относительно медленный распад этого государства без суда и гоббсовской «войны всех против всех»: в этой войне у них мало шансов.

Второе обстоятельство — сомневающиеся в тех же госструктурах не слепы и видят, что сама по себе оппозиция — это люди не применяющие обязательство не входить в положение сами к себе, к своим же. Оппозиция же чисто технически не может позволить себе отказ от двойной морали: жесткость и непримиримость по отношению к своим как минимум разрушит оппозиционную коалицию. Это цинично, но это так — входя в положение по отношению к сотруднику аналитического центра при администрации президента, изобретающему по службе все более и более аморальные средства борьбы с несогласными, мы во многом оправдываем возможность для несогласных существовать в альянсе, имея серьезные и даже принципиальные разногласия друг с другом. Эскалация моральных претензий власти и оппозиции друг к другу оппозиции отчетливо выгоднее — но не надо считать, что оппозиция от этого не пострадает. Уж не буду говорить, что ангел есть существо редкое и мало кем виденное. Чем громче провозглашается непрощение, отказ войти в положение, непримиримость и жесткость — тем больше вопросов к тому, кто это провозглашает, тем большая готовность раздеться самому догола и вывернуть карманы наизнанку от него требуется. Иначе просто следует отрегулировать громкость обличительных речей.

Оппозиция, настаивающая на лозунге «кто не с нами, тот против нас», сама по себе есть потенциальное преступное сообщество

Все идет так, как идет. Тем не менее, неизбежное ужесточение позиций ни в каком случае не должно вести к тому, к чему мы уже сейчас подошли на опасное расстояние — и вот-вот перейдем. Оппозиция, претендующая на моральное превосходство, обязана отказаться от идеи коллективной ответственности своих оппонентов — по формальным признакам или по убеждениям. В сущности, никакого «государственного аппарата», который противостоял бы оппозиции, не существует. Существуют лишь люди, защищающие свое самопровозглашенное право нарушать закон и быть безнаказанными. Их довольно много, но всякий из них делает лишь то, что он делает, и не может отвечать за то, чем занят его руководитель: не является преступной организацией ни правительство РФ, ни «Роснефть», ни Пенсионный фонд, ни даже администрация президента. К большей части людей, работающих на Кремль и Белый дом, нет никаких претензий — как не может быть претензий ни к кому, кого не убедила оппозиционная пропаганда.

Это не отменяет претензий к политической системе как таковой — однако невозможно считать априори виновным в чем-либо человека работающего на государство. Никто не может быть принужден к поддержке единственно правильной точки зрения. Оппозиция, настаивающая на лозунге «кто не с нами, тот против нас», сама по себе есть потенциальное преступное сообщество. В тот момент, когда этот лозунг будет написан на ее знаменах, она станет коллективным Кремлем — и вот тут уже долгом всех честных людей будет этому противостоять.

Пока же надо действительно прекратить политику всепрощения и всепримирения — вместе с практикой объявления «продавшимся режиму» любого, кто говорит не то, что оппозиция готова услышать. Все делают то, что считают должным, всякий во власти отвечает только за себя. И только оппозиция отвечает, увы, коллективно, поскольку она объявила себя единой и стоящей за правду. Это — правила игры, их не обойти. Этот подход, кстати, решает и большую часть проблем не существующего в реальности «коллаборационизма» сотрудников властных и околовластных структур и сотрудничества с ними. Не прощайте людям только то, что они сделали по своей воле. Не обвиняйте их в том, к чему они не причастны. Не забывайте, что мерять все нужно единой мерой, даже если это невыгодно.

И забудьте на время Эренбурга: он свою игру все же проиграл. Вспомните лучше Гроссмана: он выиграл.

 

 

 

Материалы по теме

В мультипликационном аффекте

О мультяшной природе российской политики, нарисованном антиамериканизме и картонности оппозиции.

Стейком по фейсу

Российский ответ на «закон Магнитского» оказался поистине гениальным. Вы не впускаете в Штаты наших людей — мы не впустим в страну вашу говядину и свинину.

Россия голодая

Как голодовки из жеста отчаяния превратились в циничные манипуляции без угрозы для здоровья.

Зря смеетесь

Ответ Дмитрию Быкову, считающему, что после ухода Путина оппозиционеры станут комическими персонажами.

Право на смерть

Openspace расспросил ученых и врачей о том, что такое эвтаназия, гуманна ли она и уместна ли в России.

Ужель та самая

Ответ Дмитрию Быкову про «Анну Каренину» – и не только ему, и не только про нее.

Разговор Обамы с Ромни

Как в Америке борются за избирателей. Стенограмма дебатов.

Почему я не ношу ленточки

Ответ Дмитрию Быкову и всей оппозиции.

Макс и Мориц

О протестутах и коллективном Булгарине.

Кинг-Конг жив

О духовных метаниях Захара Прилепина.

Смерть не на первой полосе

Тем, кто будет ностальгировать по путинским временам.

назад