Ксения Леонова

Александра Егорьевна в парадном ситцевом платочке и с ярко-красными губами отставила грабли, на которые прежде опиралась, лихо перегнулась через забор и до того, как я успела представиться, решительно заявила: «Я фигура непубличная, все комментарии оффьрекордь. А то вы уедете, а нам тут жить».

С подобными заявлениями я сталкивалась в Мошенке повсеместно. После того как 10 августа суд приговорил местного учителя Илью Фарбера к восьми годам колонии строгого режима и штрафу в 3 200 000 рублей, жители села выучились общаться с журналистами и даже на огород теперь ходят накрашенные и в нарядной одежде. Большей частью мошенские Фарбера порицают. Зато ему вовсю сочувствуют москвичи: благодаря блогерам и журналистам Фарбер представляется не иначе как народником, отправившимся просвещать темные массы и поплатившимся за это свободой. Его история вполне могла бы лечь в основу нового фильма Кирилла Серебренникова, Бориса Хлебникова или Ильи Хржановского, которые в своих картинах описывают столкновение если не москвича, то человека, не лишенного идеалов, с жителями российской глубинки, заканчивающееся для приезжего трагически. Недаром тот же Серебренников написал про Фарбера у себя в блоге: «Страшная история… совсем уж какой-то макабрический сюжет».

На самом деле жители Мошенки ужасно обижались на то, что их во всевозможных статьях и телепередачах представляли темным народом, просили написать, что и интернет у них есть, и новости они узнают не только из телевизора, и за Путина не все голосовали (65% за Путина, 54% за «Единую Россию). И Фарбера порицают вовсе не за нововведения, а за высокомерие. Изучив несколько томов уголовного дела Фарбера, поговорив с его судьей, следователями, адвокатами, сыном, любовницей, обвинителем, односельчанами и коллегами, вынуждена констатировать: эта история не в духе современного российского кинематографа, а в духе французского романа XIX века. И если бы в ней был хоть один честный полицейский, он непременно вышел бы сейчас на сцену и сказал: «Cherchez la femme!»

 

 

 

Выпускник ГИТИСа Илья Фарбер первый раз решил податься в народники еще в 1996 году. Устроился учителем ИЗО в Подмосковье — в среднюю школу села Рождествено Истринского района. Там он организовал кружки ушу, этикета, театральный и фотовыставку. «Да он и там воровал», — вставляет Александра Егорьевна, которой я перечисляю достижения Фарбера. «С чего вы взяли?» — «То ж говорять». Александра Егорьевна не права. Фарбера в воровстве никто даже не подозревал. Наоборот, в Рождествено он проявил недюжинные организаторские способности, выиграв для школы целых два гранта — британский и американский.

 

 

Но, как и многие творческие личности, позволял себе некоторое пренебрежение к остальным. «Вот сижу я заполняю бумаги. И тут заходит Фарбер, начинает петь “Гренаду” эту свою любимую. Мешает и слова поперек вставить не дает. Высокомерный он», — резюмирует Оксана Якушина, педагог-организатор школы в Рождествено. Через полтора года, в мае 1998-го, Фарбер окончательно рассорился с учителями и его уволили за неисполнение обязанностей и прогулы. Его поддерживала только учительница физики, вскоре тоже покинувшая школу.

После Фарбер, по словам его старшего 18-летнего сына Петра, работал архитектором, дизайнером, жил то в Москве, то в Красногорске. А в 2010 году приехал на Селигер, разговорился с местным жителем и узнал про региональную программу, по которой за два года работы учителем можно получить землю. Объездил несколько деревень, влюбился в Мошенку — самое, кажется, нетуристическое сельское поселение из окружающих Селигер. Вдоль растянувшегося на двести километров шоссе между Тверью и Мошенкой много торгуют рыбой и брусникой по высоким московским ценам, но с поворота на село обочины пусты.

Очарованный нетуристической глубинкой, Фарбер в сентябре 2010 года устроился работать там учителем ИЗО, музыки и литературы. Уроки вел творчески: просил учеников рисовать абстрактные вещи, например, тишину (многие ученики нарисовали гробы), организовал костюмированное празднование Дня всех святых, в частности, выключил свет в школе и задернул все шторы (кто-то из родителей потом заподозрил Фарбера в педофилии). И хотя взрослые считали Фарбера чудаком, ставившим в дневниках одни пятерки, детям он именно поэтому и должен был нравиться.

 

 

 

Когда Фарбер приехал работать в Мошенку, в местном доме культуры как раз начался ремонт. Цена ремонта по госконтракту составляла 2 млн 490 тыс. рублей. За такую сумму, для сравнения, можно купить в Тверской области коттедж на Волге с электроподъемником для катера. Выиграла тендер компания «Горстрой-1». По данным ЕГРЮЛ на 2008 год, совладельцами этой компании в равных долях являются Юрий Горохов и Марина Кузнецова (сотрудник администрации другого района Тверской области — Лесного). Деятельность «Горстрой-1» тесно переплетается с властными и бизнес-кругами. Компания ежегодно участвует в полутора десятках тендеров Тверской и даже Ленинградской областей. Один из ее главных клиентов — ООО «Леокаспис», дочка крупного питерского девелопера «Талион», который контролирует авторитетный бизнесмен Александр Ебралидзе. Сам Горохов, как и положено подрядчику столь авторитетной компании, разъезжает на самой, кажется, дорогой машине в Тверской области — «Хаммере».

И, как положено водителю «Хаммера», заказы он выполняет не сам. В Мошенке, например, дом культуры строил субподрядчик — «НИПСтрой». Владелец этой компании, к слову, ездит на «Жигулях».

Договор на ремонт клуба был заключен в начале августа 2010 года. В соответствии с ним работы должны были закончиться уже через три месяца — 5 ноября. Но Горохов не успевал выполнить свои обязательства, о чем сообщил главе администрации Мошенки — Любови Валеевой. 16 декабря 2010 года он написал письмо с просьбой продлить срок исполнения контракта. Тогдашний директор дома культуры Валентина Коропалова согласилась. А вот подписать акт приемки незаконченных работ отказалась, хотя Валеева на правах начальницы неоднократно ее об этом просила. Просила так настойчиво, что 25 декабря даже созвала совет депутатов, на котором Коропалову опять пытались убедить подписать документы. Чтобы не спорить, Коропалова вызвала «скорую», ее увезли в больницу прямо с собрания депутатов. «Чуть не померла, спасибо врачам», — говорит она. Вернувшись и в очередной раз отказавшись подписывать бумаги, Коропалова обнаружила, что ее выселили из мошенского служебного дома. После этого она предпочла уволиться и уехать из села — лишь бы не подписывать акт приемки работ.

 

 

 

Валеева предложила возглавить клуб Фарберу. Тот, увлекшись мыслью построить вместо одноэтажного клуба трехэтажный — с гостиницей и бильярдом, — согласился (на возмущение местных депутатов, зачем, мол, гостиница, ответил, что у них низкий культурный уровень и все, что они умеют, — это слушать Аллу Пугачеву). Судя по словам нынешнего адвоката Фарбера Ивана Моисеева, его подзащитный о причинах увольнения прежнего директора ничего не знал. Скорее всего, Валеева рассчитывала на то, что при подписании бумаг Фарбер будет сговорчивее Коропаловой.

 

 

 

Любовь Валеева живет в самом добротном в поселке — каменном — доме, за самым красивым — кованым — забором, с самым ухоженным — с прополотыми клумбами — палисадником. В окошке виднеется икеевский светильник в звездочках. В самой Твери «Икеи» нет, так что, видимо, это имущество, оставшееся от Фарбера.

О том, что Фарбер и Валеева жили вместе, не только судачат по всему селу — это показали на допросах несколько свидетелей. Кроме светильника, у Валеевой остались от Фарбера тонны стихов, и он до сих пор пишет их из СИЗО. Вот, например: «И вот уж ваш уютный дом, / И вы должны в окне сидеть. / Но я хватаю воздух ртом / И не хочу признаться в том, / Что не могу вас разглядеть».

Сама Валеева, крупная, темноволосая, с яркими серыми глазами, очень эмоциональная женщина, отказавшаяся разговаривать под диктофон, неофициально не сказала ничего важного, кроме того, что Фарбер — крайне талантливый человек.

Она назначила его директором дома культуры в феврале 2011 года. К тому времени работы по-прежнему не были завершены. Не завершились они и к маю. Тогда Фарбер написал Горохову письмо с угрозой расторгнуть контракт (имеется в распоряжении Openspace): мол, работы не выполнены и, если вы не исправитесь, найдем другого подрядчика.

Горохов, который по условиям контракта все деньги за выполнение работ должен был получить только после сдачи объекта, приехал и обещал исправить недочеты. Следующие четыре месяца прошли в попытках достроить дом культуры.

 

 

 

Тому, как проходил дальше ремонт и почему Фарбер в результате оказался за решеткой, есть три объяснения.

Первое — сына Ильи Фарбера, Петра. Горохов отказывался вкладывать свои деньги в ремонт, так что Илья частично платил за ремонт сам, частично давал в долг Горохову небольшими траншами, например по 12 тысяч рублей. 9 сентября 2011 года Илья поехал забирать у Горохова часть долга — 132 тысячи 600 рублей — и по глупости подписал акт приемки работ. Фарбер не понимал значение бумаг, которые подписывал, поскольку Горохов объяснил ему, что это лишь очередные ремонтные ведомости. Горохов же решил Фарбера подставить и вызвал сотрудников ФСБ, представив возврат долга как взятку. В тот же день Фарбер был задержан.

 

 

В этой версии смущает и причина, по которой Фарбер подписал акт приемки, и мизерные суммы траншей: тот же «Хаммер» расходует на каждые 100 км пути 14 литров бензина, то есть эти 12 тыс. рублей у Горохова вполне могли уходить в месяц на бензин. Но допустим, тратиться на бензин Горохов готов был, а на ремонт клуба — нет. Кстати, по версии защиты, делом Фарбера занималось именно ФСБ, потому что одним из ухажеров Валеевой был высокопоставленный сотрудник этого ведомства.

Вторая версия — следствия. В здании местного следственного управления на доске почета висит фотография главного следователя по делу Фарбера — Андрея Савенкова. Его начальник — заместитель руководителя отдела по расследованию особо важных дел Константин Лухин — вкратце объясняет суть версии следствия. Фарбер потребовал с Горохова взятку за подписание акта приемки. Первая взятка составила 300 тысяч рублей, она передавалась двумя траншами по 150 тысяч, вторая — 132 тысячи 600 рублей. Во время передачи второй взятки Фарбера и повязали.

Поводы для сомнения во второй версии тоже есть. Больше всего меня смущает сумма взятки — 132 тысячи 600 рублей. Горохов заявил, что сначала заплатил 300 тысяч рублей, а потом Фарбер стал вымогать у него еще 132 600 рублей. Я конвертирую эти деньги в самые разные валюты — от доллара и евро до юаня — и полученные суммы каждый раз получается неровным, не сходится. Вспоминаю, что откаты зачастую платятся в процентах от суммы контракта. 132 600 рублей— это 5,3% от суммы контракта, но, опять же, не ровно 5%. Не сходится. Есть и еще несколько вопросов.

С ними я иду к другому следователю по делу Фарбера, который не захотел называть своего имени.

— Вот у вас в деле написано, — начинаю я, — что Фарбер поставил подпись, а потом его повязали. А бухгалтер, перечислявшая Горохову деньги, говорит, что на бумаге помимо подписи была еще и печать. Кто поставил печать? Про это в деле нет ни слова, хотя мне источник сказал, что Валеева ее поставила.

— Этот ваш сельский бухгалтер не прав, — бурчит в ответ следователь.

— Он не мой, он ваш, он ведь у вас в деле фигурирует.

— По факту для перечисления денег никакая печать не нужна была, было достаточно подписи.

— Это вы откуда знаете?

— Это я изучал устав дома культуры.

— Ну, допустим. Но вот еще есть второй вопрос. Вот там обсуждается передача денег. И, по сути, аудиозапись есть только на передачу первого транша — 150 тысяч рублей. И то странная аудиозапись, с помехами в самых важных местах, ее Горохов вроде как на свой телефон делал. А на второй транш и вовсе нет аудиозаписи никакой. Они там просто обсуждают возможность передачи 300 рублей, без слова “тысяч”. Разве это доказательство?

— Да это все не играет роли. Это ведь суд присяжных. В суде присяжных вообще доказательств никаких может не быть. Но вот если присяжные скажут, виновен, значит, виновен.

Следователь помялся, потом резко выпрямился, словно решил сказать что-то самое важное:

— Зря вы Фарбера своего защищаете, Фарбер ваш не по понятиям себя вел. Нельзя так себя вести с уважаемыми людьми. Выпалив это, он быстро ушел.

Я остаюсь в недоумении и перебираю в голове всевозможные варианты. Из расшифровок разговоров следует, что Горохов действительно собирался передать Фарберу какую-то сумму денег: «Я дал расписку, и вы мне поверили, что через календарную неделю я отдаю, вернее, мы отдаем вам сто пятьдесят тысяч (неразборчиво)». В то же время из реплик Фарбера складывается ощущение, что он действительно хотел потратить эти деньги на ремонт клуба. Более того, часть денег точно была потрачена по назначению. Так, кочегар Мошенки Николай Егоров убрал строительный мусор за 7800 рублей. Правда, из расшифровок следует, что с Горохова за уборку мусора Фарбер просил уже 18 тыс. рублей.

Таким образом, после изучения дела Фарбер не кажется абсолютно невиновным. Так что наиболее правдоподобной мне показалась версия, представленная одним из жителей Мошенки: Фарбер пытался договориться с Гороховым по понятиям. Но то ли обманул его, то ли просто надоел своими капризами (тот же Горохов в интервью Openspace сказал, что Фарбер прямо-таки упивался своей властью над ним, что человека на самой крутой «тачке» в регионе не могло не злить).

 

 

 

Суд присяжных счел Фарбера виновным по всем статьям: в вымогательстве взятки (ст. 290.3), ее получении (ст. 290.5) и злоупотреблении должностными полномочиями (ст. 285) и признал его не заслуживающим снисхождения. Мы встречаемся с судьей Владимиром Андреевым, вынесшим неожиданно суровый приговор по этому делу: восемь лет колонии строгого режима и штраф, величина которого едва ли позволит Фарберу освободиться условно-досрочно. И судья весьма убедительно объясняет мне, что минимальный срок по этим статьям составлял семь лет или штраф в 21 млн рублей.

— Кто бы его платил? — спрашивает Андреев.

— А три миллиона, вы считаете, Фарбер выплатить сможет?

— Это уже не моя проблема. Но это явно не 21 млн рублей.

Судья также сообщает, что никакие справки о слабом здоровье Фарбера и о находящемся у него на иждивении старике отце ему предоставлены не были.

В том, что защита была слабой, виноват сам Фарбер: за время следствия он сменил по меньшей мере шесть адвокатов, а также несколько раз частично признавал свою вину («я хотел взять взятку, но не взял»).

 

Интересно, что признавать свою вину Фарбер начал после того, как у него появился адвокат Андрей Лайков. С бывшим следователем, а ныне адвокатом Лайковым мы встречаемся на веранде самого дорогого кафе в Твери — «Зебра». Слева от меня сидит Лайков, справа за соседним столиком — парень в черной кожаной куртке, который «пас» меня с самой Мошенки. За моей спиной стоит черная тонированная машина, на которую Лайков периодически поглядывает. Он щурится, как актер Балуев, когда играет ментов. Я говорю об этом Лайкову, он улыбается: «Это профессиональная деформация». За получасовую беседу Лайков несколько раз то включает, то выключает мой, а заодно и свой диктофон. И на трижды заданный вопрос, почему он посоветовал Фарберу признавать вину, отвечает одинаково: что, мол, право решения остается за клиентом, а с адвоката — лишь совет, так что и взятки с него гладки.

В суде Фарбер своей вины не признавал, но его показания во время следствия, в которых ее признавал частично, были зачитаны присяжным. «Я ему говорил, что если ты хоть частично признаешь свою вину, то присяжные тебя закопают, а Илья с самого начала настаивал на суде присяжных», — говорит Ильхам Гусейнов, один из адвокатов, предоставленных Фарберу следствием. Выходит, адвокат, предложивший Фарберу частично признать свою вину, фактически обрек его на обвинительный вердикт присяжных. И сделал это Лайков.

Уже приехав в Москву, я звоню Петру Фарберу.

— А кто платил за адвоката Лайкова?

— Это Любовь. Любовь Валеева.

— А вам не кажется, Петр, что она подставила вашего папу, сначала назначив его директором дома культуры, на ремонте которого распиливались деньги, потом поставив печать на акте приемки работ, чтобы перечислить деньги Горохову, а потом еще и подыскав адвоката, чьи советы в результате привели к такому суровому наказанию?

— Ой. Да. Кажется. Подставила. Но сделала это, уверен, не сознательно.

А жители Мошенки меж тем пошли к Любови Валеевой просить усмирить коров, которые ходят без присмотра по всему селу и ломают заборы: с тех пор как арестовали Фарбера, она совсем забыла о своих должностных обязанностях.