назад

Антон Долин

Бремя русского человека

«Долгая счастливая жизнь»: очень важный фильм Бориса Хлебникова.

В администрации дали понять, что земля ему не принадлежит и не принадлежала никогда. Дали хорошие отступные, предложили уехать. Он согласился с облегчением. Но люди, узнав об этом, возмутились. Люди сказали: «Как же так? Да мы! Да за тебя! У-у-у-у, ироды! Не позволим! Не попустим!» Тогда он встал на защиту этой земли — безразличной, неплодородной, холодной, на которой еще предстояло собрать картошку и поставить птичник. А потом огляделся по сторонам и вдруг обнаружил, что стоит абсолютно один.  

 

 

Кадры из фильма «Долгая счастливая жизнь»

«Долгую счастливую жизнь» Бориса Хлебникова, конечно, хочется запихнуть в какой-нибудь актуальный контекст. Например, контекст Берлинале, в престижном конкурсе которого режиссер участвует наравне с именитыми коллегами — корейцем Хоном Сан-Су, французом Брюно Дюмоном, американцем Гасом Ван Сентом и другими мастерами экрана. Или контекст так называемой новой русской волны — высоко ценимых критиками и фестивалями фильмов, которые совершенно не интересны широкой публике: и любят, и ненавидят их за одно и то же — пристрастие к свинцовым гадостям жизни. Или контекст культурологический: как не вспомнить одноименную кинокартину Шпаликова (которую Хлебников не имел в виду) и песню «Гражданской Обороны» (которую имел, и что с того?)? Или, наконец, контекст творчества Хлебникова, для которого это четвертый фильм: вспомнить заодно о постоянных соратниках режиссера, которые вновь оказались рядом с ним, — сценаристе Александре Родионове, актерах Александре Яценко, Евгении Сытом и Глебе Пускепалисе, операторе Павле Костомарове…

…И перечеркнуть все вышеперечисленное, чтобы сделать то, что сделал Хлебников: войти не в знакомую гостеприимную воду, которая понесет тебя по течению — в свободном, ясное дело, плавании, — а в новую реку. Обжигающе ледяную, быструю, опасную, беспрестанно шумящую фоном за спиной у героя фильма, пытающегося заснуть хотя бы ненадолго и забыть об этом неуютном шуме.

Из карьеры режиссера сейчас стоит вспомнить лишь об одном факте: о ножницах, которые подарила ему и его соавтору Алексею Попогребскому язвительная старшая коллега, Агнешка Холланд, награждая их совместный дебют «Коктебель» на ММКФ далекие десять лет назад. Дескать, учитесь отрезать лишнее. Теперь попробуйте не признать: Хлебников научился.

 

«Долгая счастливая жизнь» отнюдь не преисполнена счастьем. Она и не долгая: час с небольшим лапидарного, сухого, жесткого повествования, не позволяющего растекаться мыслью, уходить в гэги и лирические нежности, цитировать любимых режиссеров и размышлять о вечном.

 

Снималось кино в небольшом населенном пункте Умба, под Мурманском. Смотреть его — будто оказаться неожиданно, по срочным делам, в таком вот замкнутом далеком мире, где действуют другие законы, где не дает спуску климат, где не верь, не бойся, не проси. Закон выживания — лучший способ забыть о любых контекстах. Какой смысл рифмовать «Долгую счастливую жизнь» с классическим вестерном «Ровно в полдень», из которого она родилась? У американца другое отношение к земле, чем у русского, да и куда их Дикому Западу до нашего Севера, даже цивилизованного.

Намеренно или нет, Хлебников снял обезоруживающе точный и лишенный даже намеков на иллюзии фильм о русском национальном характере. Зрелище и страшное, и увлекательное.

Взять пресловутую соборность. Нет, это не миф, полюбуйтесь на нее в действии. Русские люди, когда вместе соберутся, — не толпа, а общность. Сразу теплеет на душе. Объятия, растроганные слезы, легендарное гостеприимство, самоотверженность: только светлые, добрые чувства, будто на празднике, который никому не хочется омрачать. А потом разойдутся по домам — и как-то незаметно окажется, что хата с краю, а своя рубашка ближе к телу (интересно, в любом ли фольклоре найдутся аналоги этим чудным идиомам?).

Или русский бунт — по слухам, бессмысленный и беспощадный? Не верьте! Аморфный и несмелый, разговорный и бездеятельный: вот каков он, русский бунт. Ведь если во главе угла личный интерес, о каком совместном действии может идти речь? Как мужики соберутся, так поголовно — за справедливость. Каждый подтвердит. Но если для этого надо будет что-то делать (тем более чем-то жертвовать), то сразу окажется, что справедливость — палка о двух концах, и еще неизвестно, с какого конца к ней правильнее подойти. Сценарий писался задолго до Болотной и прочих протестных акций, но более точного слепка с состояния современного российского общества не найти даже на оптимистическом канале «Дождь»: недаром бесстрастная, хоть формально и «субъективная», подвижная камера — в руках у того же человека, который снимал хронику 2012-го года, документальный сериал «Срок».

 

 

 

Конечно, приятно иногда побыть в оппозиции, пока это ничем не угрожает. Еще приятнее определить, кто будет лидером сопротивления. Надо же кого-то объявить виноватым перед тем, настоящим начальством, за которое еще предстоит голосовать на следующих выборах.

Картина неприглядная. Довольно жуткая картина. Но ведь у Хлебникова есть и герой, выделяющийся из большинства, — мелкий бизнесмен Саша, попробовавший обустроить фермерское хозяйство и элементарно не успевший прогореть, пока на его землю не покусились стервятники поопытнее. Герой нетипичный, непривычный, хотя бы потому, что деятельный: вокруг него — сущий ужас, а он, видите ли, все птичник сколачивает, будто собрался вечно жить.

Тургенев когда-то прозорливо заметил в эссе о Гамлете и Дон-Кихоте: «Правда, в наше время Гамлетов стало гораздо более, чем Дон-Кихотов». С тех пор мало что изменилось. Единственный состоявшийся герой классической русской литературы — а значит, и философии, и культуры в целом, — это лишний человек, в «лишнести» которого традиционно, со времен Белинского, интеллектуальная элита обвиняет инертный социум. Каждый норовит посетовать на прервавшуюся цепь времен, меж тем на ветряные мельницы охотников все нет и нет.

Саша из «Долгой счастливой жизни» на лишнего человека точно не тянет. Косноязычный, вечно за что-то извиняющийся, сыгранный Александром Яценко — тонким, умным, интуитивным артистом, — он больше похож на Макара Девушкина или Самсона Вырина в молодости. Ужас его дон-кихотства в том, что оно вынужденное: единственный раз в жизни поступив по совести и вступившись за кого-то (каторжники, как во времена Сервантеса, готовы побить камнями своего избавителя), он оказывается загнанным в угол теми самыми — как казалось, безобидными — ветряными мельницами, вдруг обернувшимися настоящими великанами.

Следить за ходом этой маленькой, скромной, неброской, пугающе правдоподобной истории — не смешно, не поучительно, даже не стыдно, а больно. Это чувство и рождает уверенность в том, что за «Долгой счастливой жизнью» стоит не брезгливое наблюдение за «ними», а размышление о том «мы», которое включает и всех авторов фильма, и тех зрителей, которые не останутся к нему равнодушны. Что в этом сможет разглядеть даже самая благожелательная западная публика, предсказать очень трудно. Возможно, ей понравятся пейзажи, блистательно запечатленные Павлом Костомаровым. Осенняя природа на Севере и правда чудо как хороша. Особенно когда ее не портит присутствие человека.

 

 

 

Материалы по теме

Зря смеетесь

Ответ Дмитрию Быкову, считающему, что после ухода Путина оппозиционеры станут комическими персонажами.

Спасибо, что живые

«Возвращение героя» и «Неудержимый»: Арнольд Шварценеггер и Сильвестр Сталлоне снова в строю.

«Странно, что это случилось со мной трезвым»

Валерий Мальков, пробежавший 7 км по ночной тайге за поездом, из которого выпал, поделился впечатлениями с Openspace.

Мордва, спаленная Жераром

Как приезд нового русского гражданина преобразил Саранск.

Корейский лидер опозорил китайцев

Китайская газета пострадала за сексуальность Ким Чен Ына.

Русские на обложке Time

«Люди года» по версии журнала Time: от Сталина до Pussy Riot.

Пик БНС

О братьях Стругацких и пафосе бессмысленных усилий.

За тридцать дней до конца света

19 ноября умер Борис Стругацкий.

Книги про Че

Как команданте считал клещей на своем теле и пули в телах своих товарищей.

Французские советы российскому кино

Вице-президент «Юнифранс» Жоэль Шапрон рассказал о том, как государство должно поддерживать национальный кинематограф, а как не должно.

«Молитесь так»

К 150-летию Константина Станиславского.

назад