Елена Рыбакова

На прошлой неделе в Москве стало одним музеем больше — в здании бывшего Бахметьевского гаража на улице Образцова открылся развлекательный комплекс с длинным названием «Еврейский музей и центр толерантности».

Это очень хороший музей: слова «девайс», «гаджет» и «интерактивность» звучат там даже чаще, чем слово «еврей», и это правильно, потому что евреи сами по себе еще не гарантируют качества, зато девайсы — ну куда же сейчас без девайсов? Это очень дорогой музей — его придумывали и собирали с 2001 года и за это время сумели потратить $50 млн (примерно столько Сергей Шойгу недавно обещал всем музеям Московской области на пять лет). Это настолько важный для России музей, что открывать его приезжает президент Израиля Шимон Перес, а Владимир Путин присылает приветственное письмо, в котором говорится о фальсификации истории и что мы никому не позволим. С Владимира Путина этот музей вообще начинается: имя президента золотыми буквами написано на табличке, и рядом еще десяток таких табличек с именами тех, кто дал деньги на коллекцию и экспозицию. Сколько дали Алексей Миллер и компания «Газпром» или Николай Токарев и «Транснефть», неизвестно. Зато о Путине каждый экскурсовод здесь скажет, что он перевел на счет музея свою президентскую зарплату за июнь 2007 года, а это 161 тысяча рублей.

На эти тысячи и миллионы рассказана история евреев Российской империи и Советского Союза — от Екатерины Великой до наших дней. Не вообще всех евреев, живших на наших землях, а только западных губерний, в основном Белоруссии и Украины, а после отмены черты оседлости еще Петрограда и Москвы. Начинается все по-шоломалейхемски, с местечка, и это самая подробная и любовно сделанная часть экспозиции: вот синагога, вот хедер (начальная школа), вот рыночная площадь, вот на экране пословицы на идише, вот бедняк со скрипочкой, вот свои Ротшильды и свои Тевье. Все это в старых фотографиях, инсталляциях, гипсовых фигурах, на сенсорных панелях и в тысячах гигабайтов, все мигает разноцветными лампочками, откликается на прикосновения, звучит на разные голоса. Желаете скачать клезмерскую музыку? Берите наушники, отмечайте мелодии, которые вам запали в душу, на выходе из музея получите диск, составленный лично вами. Интересуетесь обрядовой посудой? Кликайте и пересылайте информацию из музея прямо себе на имейл. Нравится рассматривать старые фотографии? К вашим услугам волшебная бочка с огурцами — жми пальцем на огурец и следи, чтобы ни одно фото не повторилось. Только в этом разделе можно провести полдня, говорят организаторы и, любовно погладив бочку, спешат перейти в следующий. Организаторов можно понять: через пять минут в этом Луна-парке, где все движется и поет, становится физически дурно. Через десять вспоминаешь, что все жители местечек мечтали из них вырваться и больше никогда-никогда не возвращаться.

 

По тому же принципу построены и все остальные части экспозиции: еврейская Европа, то есть Одесса, Первая мировая война и погромы, евреи, сделавшие карьеру в советском государстве в 1920-е, евреи и Вторая мировая, евреи и Сталин, евреи и диссидентство, евреи и советский коллаборационизм. Разделом про войну здесь, понятно, очень гордятся, и по смыслу это отдельный музей в музее — в компьютерах есть вся информация о советских евреях, погибших на фронте, и о тех, что стали жертвами холокоста, при желании можно найти знакомое или незнакомое имя и зажечь (разумеется, виртуальную) свечу. Технических фокусов в этом разделе минимум, градус патетики — как в советском музее на военную тему, «Вставай, страна огромная!» звучит на такой громкости, что перекрывает даже клезмерскую музыку в другом конце гаража. Выдержать серьезность момента, правда, так и не получается, все портит натуральный Т-34 — «еврейский танк», как следует из объяснения, его производство в военные годы наладил директор Кировского завода Исаак Зальцман. Еврейских истребителей, еврейских подводных лодок, еврейских «катюш» и еврейской атомной бомбы в экспозицию почему-то не завезли, и это настораживает. Явная выходит фальсификация истории.

Как рассказывать еврейскую историю после «дела врачей», устроители не очень себе представляют, и поэтому не рассказывают ее никак. Главным героем всей послевоенной части экспозиции оказывается — ни за что не догадаться — советский министр иностранных дел Андрей Громыко, а главным еврейским текстом эпохи — его речь в ООН, объясняющая, почему Советский Союз за создание государства Израиль, а не против. В комплекте с голосом Громыко идут металлические березки в натуральную величину — эта неуклюжая метафора означает, что произраильски настроенные молодые люди предпочитали обсуждать свои предотъездные дела на природе, а не где-нибудь еще. От березок прямая дорога ведет уже в зал сегодняшних евреев, которым и в России позволено быть собой. Заканчивается все площадкой, которую организаторы называют центром толерантности. Пока здесь одиноко стоят пуфики толерантности и лежат айпэды толерантности, все такого размера, что понятно, что рассчитана эта толерантность на младших школьников. Нужное дело, кто спорит: московские первоклассники и впрямь очень нетолерантны.

Будем снисходительны к архитектору Ральфу Аппельбауму (его проектное бюро придумывало всю эту музейную начинку). Он действительно очень старался сделать в России настоящий американский музей, а что вкус иногда подводит и получаются березки, так кто из нас без греха. Хуже другое: эта экспозиция, невероятно смелая в техническом отношении, устроена так, чтобы не задавать посетителю, будь он первоклассник или профессор иудаики, никаких сложных вопросов. Как, например, получается, что из уютного мира местечек мы попадаем сразу в раздел, где дело Бейлиса, и кишиневский погром, и погром в Белостоке, и петлюровские погромы на Украине, и даже внучка Шолом-Алейхема столетняя Бел Кауфман рассказывает с экрана, что она запомнила из одесских погромов своего детства? Понятно, что здесь стоило бы говорить о чудовищном антисемитизме, который процветал в России в последней трети XIX века, и о том, почему правительство вполне одобряло черносотенцев, и еще о знатном антисемите московском генерал-губернаторе и великом князе Сергее Александровиче, и, конечно, об антисемитских настроениях в рядах Белого движения. О многом, словом, стоило бы поговорить — не затолкав в компьютеры еще один фильм на тему, а честным языком музейной экспозиции. Конечно, это опасный разговор: Белое движение у нас практически канонизировано, на конец XIX века стилистически ориентируется нынешняя власть, и это не только архитектура церквей или государственный церемониал, но и заигрывание с антисемитами, — если здесь все додумывать до конца, можно ведь и разозлить благотворителя номер один, чье имя на табличке золотыми буквами, а на это Еврейский музей, который мы получили, категорически не согласен. И даже пересмотрев все фильмы и нажав на все сенсорные панели, можно ведь обнаружить, что еврейское сознание, которое этот музей должен отразить, никогда не задается вопросом, как возможен антисемситизм Достоевского, и «Двести лет вместе» Солженицына, и манифест Прилепина, и «Русский марш» на улицах Москвы. А если этот музей должен отразить русское сознание или российский взгляд на евреев, так ведь вопросы те же самые.

 

Этот самый передовой музей Москвы пока получился о нашей собственной дремучести, от которой мы не хотим лечиться и которую не хотим признавать. Не спрашивайте здесь, почему Россия — единственное государство, отказавшееся платить даже символическое пособие тем глубоким старикам, которые в войну рисковали жизнью, спасая евреев. Кажется, кто-то из них до сих пор жив, но не ищите в музее информацию об этих праведниках мира, она сюда не поместилась. Не ждите, что вам объяснят, почему Россия до сих пор не покаялась перед евреями (как не покаялась и перед крымскими татарами, народами Кавказа, поволжскими немцами и жертвами голодомора). И о том, как это сделали другие страны, узнать тоже можно не здесь. Московский еврейский музей с его гигабайтами сведений, в сущности, ведь об одном — о том, как несколько веков российские евреи пытались полюбить российскую власть — и вот у них это наконец получилось, и сама верховная власть уже отдает зарплату на их музей. Теперь они будут нас учить, где заканчивается коллаборационизм и начинается толерантность. Примерно там, где из экспозиции вы переходите в зону туалетов и навстречу вам идет азиатская женщина с ведром.

Фото: Арсений Несходимов специально для Openspace