Антон Долин

Кадр из фильма «Парад»

В последнее время только и разговора, что о девальвации смыслов. Мол, ни о чем нельзя поговорить серьезно, обойдясь без треклятых кавычек; везде видится и слышится двойной-тройной подтекст.

Но очевидный кризис серьезности — не единственный. Мы переживаем еще и кризис юмора.

«Как? — спросите вы, — в эпоху победившего постмодернизма? Не может быть! Да сейчас любой сантехник не скажет слова без иронии». Трудно поспорить. Иронизируют все и везде: в теленовостях и фейсбуке, в радиоэфире и на кассе в продуктовом магазине; без этого не обходится ни пламенная речь оппозиционера, ни желчное интервью президента. Вот именно. Иронический дискурс распространился, как эпидемия, и теперь не вызывает не только смеха, но даже улыбки.

Мы готовы направлять иронические стрелы во все стороны: на жену, ребенка, соседа по подъезду, правительство, заграницу, господа бога, — но все болезненнее относимся к иронии в свой адрес. Оборотной стороной иронии становится звериная серьезность в отношении собственного символа веры. Белоленточник не потерпит шуток в адрес гражданского общества, хоть сам в него слабо верит; государственника давно тошнит от Путина и РПЦ, но шутить над ними он готов только на собственной кухне, а никак не с идеологическим противником.

 

Вот пример из простейших: ситуация с гей-парадами и запрещенной депутатами мифической гей-пропагандой. Ведь смешно же, неужели нет? С одной стороны — горстка хлипких горожан с радужными флагами, так нелепо выделяющимися на нашем стабильно-сером фоне, с другой — православные хоругвеносцы, скинхеды и вечно возмущенные пенсионеры. Какая-то, право, война хоббитов с мордорскими орками. Но смеяться не смей! Одни тебе скажут, что стыдно подтрунивать над борьбой за попираемые права, да еще и в авторитарном государстве. Другие объяснят, что грешно скалить зубы, когда над моралью нависла угроза, а наших общих детей вот-вот ввергнут в пучину разврата. И попробуй поспорь, рискни здоровьем.

Единственный, кто может осмелиться подать голос в такой ситуации, это художник; ему положено смотреть на все со стороны. Только эта сторона должна находиться где-нибудь подальше от эпицентра событий. Именно так случилось с сербским кинорежиссером Срджаном Драгоевичем, чей фильм «Парад» выходит на российские экраны. Это кино снималось в Белграде, но рассказывает будто бы о нас с вами. Да так, что смеешься до боли в легких: «Парад» – комедия, причем из лучших за последние лет десять.

 

 

Итак, группа отважных ЛГБТ-сербов в который раз пытается провести гей-парад в родной столице. Уже на пресс-конференции их избивает группа бритоголовых молодчиков; полиция отказывается защищать безумцев; иерархи церкви делают осуждающие заявления в телеэфире. Ясно, что кровопролития не избежать, но и отступать активисты не намерены. Спасение приходит с неожиданной стороны. Инициатор парада, театральный режиссер Мирко, за авангардные взгляды и нетрадиционную секс-ориентацию изгнан со сцены — ныне он вынужден зарабатывать, организуя свадьбы. Благодаря этому занятию ему доводится встретиться с колоритной личностью по кличке Лимон. Ветеран балканских войн и бывший бандит рулит охранным агентством и держит дзюдо-клуб, но вот решил жениться. Невеста, капризная молодая клуша, требует, чтобы торжество режиссировал знаменитый Мирко. По странному совпадению, пути Лимона пересеклись и с траекторией возлюбленного Мирко — пугливого ветеринара Радмило, спасшего любимого бульдога этого брутального джентльмена.

В знак признательности и в качестве аванса за будущую свадьбу Лимон соглашается охранять хрупких геев на предстоящем параде. Его дружки, узнав о рискованном плане, отступают в сторону. Тогда Лимон в компании Радмило отправляется по странам бывшей Югославии в поисках боевых товарищей (некоторые из них, впрочем, были по другую сторону баррикад). Так на сцену выходят бывшие вояки, прошедшие сквозь огонь и воду: переквалифицировавшийся в кабатчика хорват Роко, держащий деревенский видеопрокат босниец Халиль, а также косовский албанец Азем, зарабатывающий на жизнь продажей наркотиков солдатам миротворческих войск. Вчетвером они встанут на защиту слабаков против озверевшей толпы, в точности повторив коллизию любимого фильма Мирко и Радмило – «Великолепной семерки».

Это вам не Кустурица с его тяжеловесными метафорами и неуклюжими поэтизмами. «Парад» динамичен, умен, доходчив. Обаянию фильма Драгоевича противостоять почти невозможно: экс-Югославия и правда славится гомофобией, но «Парад» был исключительно успешен в прокате (в Сербии его посмотрело 350 тысяч человек, 150 тысяч в Хорватии, 40 тысяч в Боснии и Герцеговине). Заслуживает упоминания и приз зрительских симпатий на Берлинском фестивале, где на соответствующую тему каких только фильмов не видели. Разумеется, если разбираться, «почему это смешно», сразу перестанет быть смешно. И все-таки попытаться можно.

 

Накладывая национальный посттравматический синдром на веяния нового времени, режиссер ставит между ними неожиданный знак равенства, выводя проблематику гей-движения за пределы маргинальной зоны. Кому-то, наверное, будет интересно узнать и о том, что для Драгоевича эта зона более или менее чужая: он сам не гей, а семьянин, отец троих детей, и на гражданской тоже не воевал. Именно поэтому способен взглянуть на ситуацию на правах не заинтересованного участника, а наблюдателя, ученого. Предположим, лингвиста. Из эпиграфа к картине мы узнаем значение слов «четник» (оскорбительная кличка для сербов, принятая у албанцев, боснийцев и хорватов), «усташа» (то же самое для хорватов), «балья» (для боснийцев) и «шиптар» (для албанцев), после чего на экране появится последнее словарное определение: «пидор» – общеупотребительное межнациональное оскорбление, значение которого известно всем.

Сколь многое зависит от угла зрения! В первых кадрах камера будто ласкает обнаженное мужское тело в душе, позволяя нам рассмотреть бесчисленные татуировки: тут и лимонка, и крест, и пятиконечная звезда, и страшная бородатая харя… Стряхнуть с себя гомоэротический морок будет можно лишь парой минут позже, когда герой (это и есть Лимон) накинет халат и выйдет в прихожую, где стены увешаны иконами, звериными шкурами, пробитыми пулями знаменами и оружием: нет, пардон, перед нами натурал. Точно ли? И в дзюдоистских поединках, и в жарких объятиях ветеранов, и в задушевных мужских застольях нетрудно при желании разглядеть ту самую пропаганду, которой так опасается депутат Милонов. Потом Радмило растолкует бедолаге Лимону истинный смысл некоторых сцен из его любимого «Бен-Гура», и тот окончательно падет духом.

Но и обратное справедливо. Обрекающие себя на позор и побои геи с лесбиянками оказываются куда более «настоящими мужиками», чем коллеги Лимона по охранному агентству «Кобра». Отчаянно и отважно, как римские гладиаторы или ковбои с Дикого Запада, они готовятся к последней безнадежной битве. Отныне к привычному слову «пидор» Лимон будет добавлять «в хорошем смысле слова» или «в плохом смысле слова», относя ко второй категории именно тех, кто собирается разгонять гей-парад.

Вернемся к чувству юмора. Если человек, каких бы консервативных взглядов он ни придерживался, им не обделен, то, попав на этот фильм, он гарантированно изменит свое скептическое отношение к гей-парадам. А еще получит ответы на все традиционные вопросы — от «Куда они лезут?» до «Чем здесь гордиться?». Но «Парад» — внимание, питерские депутаты! — далек от любой пропаганды. Он внятно, буквально на пальцах объясняет, что проблема гомофобии и борьбы с ней, как проблема любых меньшинств, чревата настоящей нешуточной гражданской войной. И развязывают ее вовсе не те, кто пытается выйти из милосердно отведенного им гетто, а те, кто настаивают на том, чтобы стены этого гетто были как можно выше, а наверху была бы натянута колючая проволока, желательно под высоким напряжением: ведь иначе, не дай бог, эти, на букву «п», выберутся и всех заразят своими радужными настроениями.

Избавиться от расхожих фобий, как выясняется, совсем несложно. Достаточно вспомнить о том, что такое чувство юмора, и дать ему волю во время всего-то полуторачасового сеанса.