назад

Светлана Рейтер

Саид Гуциев/РИА Новости

Два года назад я узнала о Комитете против пыток и познакомилась с его руководителем Игорем Каляпиным. Тогда же я сделала первое интервью с Игорем Александровичем для журнала Esquire. Еще через год в журнале Esquire вышла моя статья «Кавказские борзые», в которой Каляпин рассказывал о деле Ислама Умарпашаева, о других преступлениях кадыровских полицейских и о том, почему эти преступления не расследуются. Вскоре в отношении Каляпина начали проверку по факту «разглашения гостайны о деле Умарпашаева». Проверка ничем не закончилась.

Сейчас Каляпина проверяют аж три структуры одновременно: ФСБ, прокуратура Нижегородской области и следственное управление по Северо-Кавказскому федеральному округу. Теперь речь идет о разглашении тайны следствия по делу Умарпашаева в СМИ, в том числе в журнале Esquire. По этому поводу 3 сентября меня вызывали в приемную ФСБ на Лубянке — побеседовать.

Оперативнику ФСБ Савельеву я сказала ровно то, что на самом деле думаю: невозможно разгласить тайну следствия в материале, который на сто процентов посвящен тому, что следствие не ведется.

А случай Умарпашаева — далеко не единичный.

С Алиханом Ахмедовым я встречаюсь в одном из московских кафе. На встречу Алихана уговорил Игорь Каляпин.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Ахмедов Алихан, мне двадцать семь лет. В 2002 году я поступил в академию МВД в Нальчике, в 2004-м ее окончил. Три года работал опером, а в 2007 году меня по приказу РОВД Заводского района города Грозный назначили старшим уполномоченным по раскрытию особо тяжких преступлений.

— Я была в Заводском районе, он с виду довольно страшный.

— Да. Тяжелый район, криминальная обстановка неспокойная. Вам все по порядку рассказывать?

— Да, если можно.

— 16 ноября 2007 года было совершено убийство сотрудника 1-го полка патрульно-постовой службы милиции Руслана Хатаева. Труп обнаружили рано утром в Заводском районе, рядом со стадионом имени Орджоникидзе. По-моему, он был командиром взвода, старшим лейтенантом. Мы начали расследование и довольно быстро выяснили, что Хатаева убил из-за денежного долга боец ОМОНа Саид Мазаев. Он, кстати, является однотейповцем командира ОМОНа Чеченской Республики Алихана Цакаева, это мы в ходе следствия выяснили.

— Что вам удалось узнать?

— Мазаев должен был отдать Хатаеву двести тысяч рублей долга, но, чтобы эти деньги не отдавать, он Хатаева убил, а долг списал. В тот же день мы начали работу по сбору вещественных доказательств и нашли их довольно быстро: отпечатки пальцев Мазаева в машине Хатаева, отпечатки омоновских берцев. Там так получилось: Хатаев выезжал на своей машине, «Ладе» десятой модели, с мойки. На выезде взял Мазаева, тот сел в его машину.

— Как вы вышли на Мазаева?

— Довольно быстро: по распечатке телефонных звонков, по биллингу. Во-первых, Хатаев неоднократно созванивался с Мазаевым в тот день. Во-вторых, за десять минут до встречи Хатаев позвонил жене и сказал: «Я в машине с Мазаевым сижу, он обещал отдать долг. Не волнуйся, через пятнадцать минут буду». После этого, мы проверяли, Хатаев ни с кем не встречался. Домой он не доехал, его жена обратилась в милицию, и труп Хатаева, убитого двумя выстрелами в правый бок плюс контрольный в голову, был найден в его машине.

— Что было дальше?

— 17 ноября мне на сотовый позвонил начальник нашего уголовного розыска и приказал приехать к зданию МВД, на улицу Исаева. «Там тебе передадут указания прямо от министра внутренних дел Руслана Алханова, и там же ты заберешь Мазаева», — сказал он. Я приехал вместе со своим напарником Имраном Арсамерзуевым. Нам велели доставить омоновца Мазаева в РОВД по Заводскому району, взять у него объяснение, проверить алиби, поговорить, а утром доставить в следственное управление по Заводскому району, к следователю Лобову, который выпишет задержание по 91-й статье, поскольку все вещдоки есть, с процессуальной стороны полный порядок и препятствий для задержания нет. Омоновец сам сел к нам в машину. В десять вечера мы доставили Мазаева в ОВД, где с него взяли подробное объяснение по факту убийства Хатаева. Я не помню, кто из наших следователей с ним говорил, но помню, что Мазаев постоянно уходил от ответа, от показаний отказывался.

— Вину не признал?

— Нет, конечно. Как он может признать вину, если его старший брат, Абдул-Эли Мазаев, работает оперуполномоченным на территории того же Заводского района? Он в том же ОВД сидит, и я видел, как Мазаев в тот же день поднимался к нему на четвертый этаж, заходил в кабинет, о чем-то долго разговаривал.

— Мазаева били в РОВД?

— Нет, никто. Ни одного побоя зафиксировано не было. В ту ночь я ночевал с ним в одном кабинете: Мазаев спал на одном стуле, я — на другом.

— Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

— Да тут нечего особо рассказывать: его привели в мой кабинет на четвертом этаже, я с ним поздоровался. Он сел на стул рядом с сейфом и спал, облокотившись на спинку. Я сидел за столом и спал, уперев руки в голову.

— А почему вы его на ночь оставили?

— Было на этот счет указание министра: ночь продержать, а утром первым делом доставить к следователю Лобову в следственное отделение Заводского района. В МВД боялись, что ночью с Мазаевым могут расправиться родственники Хатаева, но ничего такого не случилось.

—То есть сам министр велел вам держать Мазаева до утра?

— Да, и утром доставить к Лобову, чтобы тот его допросил и задержал. В общем, подержали мы его до утра, а утром он дал мне расписку о том, что никаких претензий к сотрудникам уголовного розыска не имеет. Эту расписку я положил в сейф.

— И вы его пальцем в ту ночь не тронули?

— Нет, просто поздоровался, и все. На Коране клянусь.

— А что он по поводу Хатаева сказал?

— Типа он с ним встретился, с убитым, отдал ему долг, а потом поехал в бильярдную. С этим мы и отвезли его к следователю Лобову, взяли у того ордер на обыск и поехали в дом Мазаева в Урус-Мартане.

— Расскажите, какой у него дом.

— Большой кирпичный дом, постройка в форме буквы «П», много комнат. Мы хотели изъять форму Мазаева, чтоб проверить, есть ли на ней капли крови: человек, убивший Хатаева, сидел с ним рядом, на пассажирском сидении. К тому моменту у нас были следующие вещественные доказательства: упомянутые отпечатки пальцев, мы их сразу через базу прогнали, гильзы и волосок с головы.

Мы изъяли форму и поехали с изъятым к Лобову. У него в кабинете сидел сам Мазаев. Он периодически выходил из кабинета покурить и держался очень свободно, но я был уверен, что в тот же день его задержат. Только когда я вечером приехал домой, то узнал, что Мазаева отпустили домой под подписку о невыезде. Что делать?

Мы продолжили работать по уголовному делу. Возили к Лобову свидетелей: жену Хатаева, людей, которые мыли его машину на автомойке. А сразу после того, как Мазаева отпустили под подписку, на мой сотовый телефон пришла эсэмэска с неопределяемого номера: «Мудила, не лезь не в свое дело, целее будешь». Я никогда в жизни с таким не сталкивался и показал сообщение своему начальнику. Он сразу предположил, что речь идет о Мазаеве, и посоветовал мне быть осторожнее, каждый шаг согласовывать с ним.

19 ноября 2007 года, после вечернего построения, я пошел в кафешку вместе с напарником своим, Арсамерзуевым. Мы сидим, пьем чай, а через пять минут в кафе вламываются омоновцы, восемь человек. Один из них сел прямо напротив меня — плотного телосложения, лет пятидесяти, волосы короткие, седые. Я видел его раньше и знал, что зовут его Беслан Саид-Хасанов, командир батальона. Он садится и говорит: «У нас приказ от Цакаева доставить тебя и Арсамерзуева на базу ОМОНа». Я отвечаю: «Не могу, у меня свое начальство, скажут ехать с вами — поеду, без проблем». Набираю начальству, сбрасывают. Арсамерзуев занервничал, достал пистолет, а Саид-Хасанов ему: «Я тебе этот пистолет сейчас в задницу затолкаю». Тот кинулся на него, началась драка, нас скрутили. Справа меня держал боец один, с автоматом «Тюльпан» на груди. Когда я выворачиваться начал, он дал пулеметную очередь прямо по стулу, на котором я до этого сидел.

— Людей в кафе много было?

— Достаточно. Они сидели и смотрели. Я могу их понять: с чеченским ОМОНом никому связываться неохота. Короче, автоматная очередь, стул полностью изрешечен, и я испугался, что мне ноги отстрелило. Потом я пальцы ног почувствовал, крови не было — стало легче. Я стал активней вырываться, ударил одного из омоновцев по лицу, и тогда на меня уже восемь человек навалилось, стали бить, куда могли дотянуться, — по спине, по голове. А напарник мой вырвался и убежал.

— За подмогой?

— Нет, такого и близко не было, все испугались. У нас омоновец круче милиционера, а их командир — круче нашего.

— Как вас выводили из кафе?

— Справа и слева — омоновцы, один из них приставил пистолет к виску. Затолкали в машину. На переднем кресле сидел боец, которому рикошетом от той автоматной очереди в кафе ногу задело, ему еще потом орден, я знаю, дали, за ранение при захвате особо опасного боевика. У него в руках был «Стечкин», и он ударил меня рукояткой по носу так сильно, что у меня с ходу кровь полилась. Видите, нос сломан? Из-за этого. Раненого бойца повезли в 9-ю горбольницу. Он вышел, водитель открыл багажник, и омоновцы стали меня туда заталкивать. Времени — девятый час, темно, ноябрь месяц. Народу на улице — никого. У ворот горбольницы охранники стоят и смотрят, как меня автоматными прикладами бьют и в багажник заталкивают. Били в сухожилия на ногах, чтобы я упал. В общем, загасили меня, очнулся я уже в багажнике. Слышу, омоновцы переговариваются: «Давайте его отвезем на поле, завалим». Другой возражает: «Сначала Цакаеву покажем, а потом будем делать, что хотим».

— Почему вывезли именно вас? Вы что, в одиночку делом Мазаева занимались?

— Я — старший группы, Арсамерзуев — обычный опер. Начали с меня.

— Куда вас привезли?

— На базу ОМОНа в Грозном. Там деревья росли, меня на ветку одного из них сразу подвесили. У них это называется «галопом подвесить». Руки назад скручивают, между ними веревку пропускают и подвешивают. Перед тем как вешать, облили холодной водой, а потом днищем этого же ведра по лицу ударили. Еще прожектор поставили, чтобы я не видел их лиц — грамотно устроено, свет от прожектора бьет мне в лицо, слепит, и я только по голосу мог вычислять тех, кто меня избивал.

— Сколько их было?

— Человек девять. Может быть, одиннадцать. Я смогу их по голосам опознать, а некоторых по именам знаю, я же слышал, как они между собой переговаривались. Обливали меня водой несколько раз. Нос у меня был закупорен сгустками крови, и я не мог дышать, дышал ртом. Тогда мне тряпку в рот затолкали, и я сознание потерял. Помню только — облили водой, очнулся, бьют, бьют, и так — без конца.

— По вашим ощущениям, сколько это продолжалось?

— Сложно сказать. Думаю, где-то полтора часа, но время я не засекал. Потом подъехала машина, открылась дверь, прямо на землю кинули Арсамерзуева и стали его бить: руками, ногами, прикладами, по телу и голове. Я смотрю на него с дерева и вижу, что у него кровь изо рта течет и из носа. Расстояние между нами было метра два. Через двадцать минут меня спустили с дерева и вместе с товарищем отвели в подвал.

— Опишите его, пожалуйста.

— Небольшой, два в ширину, два в длину. Потолки, мне кажется, метр восемьдесят, не больше. В него ведут широкие ступени, штук восемь, мне показалось. Стены в подвале зеленые, батареи такого же цвета. Вход с улицы прямо, неподалеку от плаца. В подвале нас сфотографировали.

— Зачем им такие улики?

— Наверное, хотели другим показать, как за своего омоновца вступились, такая тема. Потом нас вывели на плац, поставили на колени, заставили головы склонить. Перед нами — омоновцы. Выходят Алихан Цакаев и министр внутренних дел Руслан Алханов. Цакаев говорит: «Так будет с каждым, кто посмеет обидеть нашего бойца». Он, конечно, мог нас застрелить, вот только не было у него такой задачи: ему нужно было нас опустить, силу свою показать, его же тогда только-только на должность командира ОМОНа назначили. Я, кстати, помню, как его Кадыров бойцам представлял.

 

Алихан Ахмедов, ноябрь 2007 года. По словам Ахмедова, фотография сделана в подвале на базе чеченского ОМОНа избивавшими его людьми

 

— Алихан, а к самому Кадырову вы как относитесь?

— Нормально. Если бы Кадыров знал, как нас прессовали, он бы этого не допустил, он бы объективно во всем разобрался. Но до него это не донесли, а опустили нас по полной программе. В общем, повезли нас в наше же РОВД Заводского района, где наш самый главный начальник, Саказов, собственноручно поместил нас в ИВС, в разные камеры. Мы ему: зачем ты нас здесь держишь? А он: для вашей же безопасности. Провели мы там целый день, а нас родители ищут, близкие. Саказов им ничего не говорит, только просит, чтобы не волновались. На следующий день нас повезли к начальнику криминальной милиции. Он сказал: «Вас сейчас отвезут в прокуратуру, будете писать объяснение». Ушел и дверь запер на ключ. Проходит сорок минут, никого нет. Потом слышу — грохот за спиной. Оказалось, Арсамерзуев, который сидел прямо за мной на стуле, от напряжения в обморок упал. Я наклонился к нему, прощупал пульс — есть. Взял бутылку с водой, полил ему на лицо, но он в чувство не пришел. Я стал выламывать дверь в кабинете, кричать, и только тогда дверь открыли и вызвали «скорую». Оказалось, у товарища моего внутричерепное давление от омоновских ударов повысилось. Сбивают ему давление, везут нас в городскую прокуратуру, где нас помещают в ИВС.

— За что?

— За превышение должностных полномочий в отношении Мазаева. Оказывается, в тот же день, как его под подписку домой отпустили, он написал на имя своего начальства заявление, что мы с Арсамерзуевым ему пальцы молотком ломали, пакет на голову надевали и резиновую палку в задний проход засовывали. При этом у меня в сейфе расписка лежит, что он претензий к сотрудникам не имеет. Чистый анекдот. Но омоновцы, друзья Мазаева, всех этих деталей не знали и, когда меня били, думали: вот гаденыш, попытался нашего друга опустить! Поэтому, кстати, на плац самого министра Алханова привезли — чтобы показать ему гнид, которые посмели учинить расправу над омоновцем.

— Какие у Мазаева были доказательства?

— Я про них сейчас расскажу. Отвезли нас с товарищем в Заводской суд, избрали меру пресечения — два месяца в СИЗО №1 города Грозный. И все те два месяца, что мы в СИЗО сидели, следователи пытались найти на нас доказуху, но не нашли наших отпечатков пальцев ни на одном молотке и ни на одном пакете. За все то время, что я в РОВД работал, я молотка не видел, честно скажу. Я даже не знаю, где следователь молоток нашел, чтобы на экспертизу отправить, — может, из дома принес. В любом случае, наших с Арсамерзуевым отпечатков пальцев на том молотке не было. Относительно побоев, которые мы якобы нанесли Мазаеву. Он пошел в 9-ю горбольницу, сказал врачу, что ему в задний проход палку резиновую засунули. Но от осмотра отказался. Повторный осмотр, проведенный по нашему ходатайству, показал у него геморрой в последней стадии, и больше никаких следов, никаких разрывов! Вообще, скажите, зачем мне надо было его бить, если у меня все вещдоки против него на руках были?! Уму непостижимо. Дальше. Побои на теле Мазаев фиксировал следующим образом: сделали фотографию кисти его руки в гипсе, вторая фотка — гипс на предплечье. Понимаете, фототаблица побоев бывает панорамная, кругозорная, но такой таблицы, какую Мазаев в суд принес, я в жизни своей не видел. На лист картинки отдельных частей тела наклеены, никакого панорамного вида. Я думаю, он эти снимки с людей в больнице сделал и в дело вклеил, да это с первого взгляда видно, я же дело видел. Республиканский судмедэксперт Масхуд Чумаков на суде признал эти документы недействительными. Чумакова мой адвокат специально в суд вызвал — ну, он специалист известный, главный, омоновцев не боится.

— Как проходил суд?

— Все жалобы, которые мы писали, попадали на стол Алихану Цакаеву. Потом мы жаловаться перестали, поскольку смысла не было — понятно же, что нас посадят. Так и получилось: больше года шло следствие, потом нам дали три года условно.

— В каких условиях вы сидели под следствием?

— Камера на шестерых, все бывшие сотрудники органов. Часть из них — в розыске за Заводским РОВД. То есть мы — их враги, и относились к нам соответственно. Меня не били, но ненавидели. Дальше — просто вышел на свободу, на работу устроиться не могу из-за судимости, а Мазаев служит в чеченском ОМОНе, как и раньше.

Дело о моем избиении начали три года назад, а потом приостановили «за неустановлением лиц». Я подождал два года, потом узнал о Комитете против пыток, обратился к ним, и они помогли мне дело возобновить.

— Вы не боитесь за свою безопасность?

— Я за свою безопасность боюсь, и за семью свою — тоже. Эти люди способны на многое, и их принцип: нет человека — нет дела.

— Тогда почему вы до сих пор живы?

— Долгое время я не предпринимал никаких действий, и только когда узнал про Комитет против пыток и дело Умарпашаева, я решил попробовать еще раз. В 2012 году, когда мое дело в первый раз возобновили, я переехал в другую республику, граничащую с Чечней. Теперь я в Грозный приезжаю только в тех случаях, когда я нужен. Место назвать я не могу — в целях своей же безопасности.

 

Игорь Каляпин, руководитель Комитета против пыток

Алихан обратился к нам, поскольку дело Ислама Умарпашаева, которым мы активно занимаемся, получило широкую огласку. Алихан связался с нами и рассказал, что уже обращался в прокуратуру Грозного с заявлением по факту избиения омоновцами.

Получается такая хронология: 10 января 2008 года Ахмедов и Арсамерхуев были признаны потерпевшими по факту применения физического насилия со стороны «неустановленных сотрудников ОМОНа». Дело даже в течение нескольких месяцев расследовалось, были опрошены и допрошены сотрудники ОМОНа, которые признают сам факт задержания и насильного привода Ахмедова и Арсамерзаева на базу ОМОН, а в декабре 2009 года дело приостановили «за неустановлением лиц, принадлежащих к привлечению в качестве обвиняемых».

В ноябре 2011-го Ахмедов обратился к нам. Мы оформили доверенность, пошли знакомиться с делом. Изучили материалы и увидели, что оно, в общем, на такой стадии, что омоновцам можно предъявлять обвинение, провести еще ряд следственных действий уже с конкретными подозреваемыми — и в суд. А следователь рисковать не хочет, он боится, что его Алихан Цакаев, командир ОМОНа, порвет.

Мы добились того, что в феврале 2012 года по результатам рассмотрения жалобы сотрудников нашей сводной мобильной группы в Чечне дело было возобновлено прокуратурой Ленинского района города Грозный, при этом заместитель прокурора констатировал, что заявление о приостановлении дела было «преждевременным и необоснованным». У меня сложилось ощущение, что никто это постановление о приостановлении раньше и не читал.

14 марта 2012 года от имени Алихана Ахмедова было заявлено ходатайство о проведении целого ряда следственных действий — опознания, очные ставки, проверка показаний на месте. Ходатайство удовлетворили, а следственные действия не провели.

29 марта 2012 года вынесли очередное постановление о приостановлении дела. Мы его обжаловали, и 27 апреля наша жалоба была удовлетворена, следствие опять возобновили, а этим летом — опять приостановили.

А вообще, о чем эта история? Эта история о том, как в Чеченской республике работает правосудие, как действуют правоохранительные органы. Точнее, о том, как все это не работает. Как вместо этого начальники органов и служб меряются влиянием и близостью к главе республики и таким образом решают, кто прав и кто кого может бить. Обратите внимание, никто не стал в ноябре 2007 года проверять обоснованность жалобы ОМОНовца на избиения сотрудниками уголовного розыска. Никто не стал проводить никакого следствия, ОМОНовцы просто взяли опергруппу и образцово-показательно избили. И непосредственное начальство этих избитых оперов, и целый замминистра внутренних дел по ЧР, приказ которого они исполняли, не рискнули за них заступиться, потому что команду на расправу дал Цакаев, а он в Чечне круче всех этих министров, он лепший друг Рамзана Кадырова. И все… Сначала это образцово-показательное избиение, потом осуждение, несмотря на полное отсутствие доказательств. Условное наказание — это все, что мог позволить себе судья, прекрасно понимающий, что дело сфабриковано, причем сфабриковано из рук вон плохо.

Зато доказательств того, что двух офицеров МВД незаконно задержали и несколько часов смертным боем били в ОМОНе, более чем достаточно, но вот тут никаких судов не предвидится.

Закрыть это дело мы, конечно, не дадим. Все постановления о прекращении или приостановлении этого дела нами будут обжаловаться и наверняка отменятся судами как незаконные. Но, увы, предъявить обвинение может только следователь, а он, я подозреваю, предпочтет бесконечно получать выговоры за волокиту и очередные незаконные решения, чем рискнет оказаться в такой же ситуации, как Алихан Ахмедов.

Есть дело Умарпашаева, есть дело Ахмедова, по которым Алихану Цакаеву приходится отбиваться. Между нами говоря, мы нашли еще одного человека, которого тоже держали на базе ОМОНа. И этот человек сейчас дает показания, имени его мы пока не называем, и пока я могу сказать только одно: Цакаев держал его в то же время в том же подвале, что и Умарпашаева. Я думаю, несмотря на то что Цакаев одноклассник Рамзана Кадырова, он может отбиться от одного дела, ну, может быть, от двух, но чем больше будет таких дел, тем сложнее ему будет отбиваться, а его высокому покровителю наконец надоест его отмазывать.

Материалы по теме

«Успешный чиновник — тот, кто умеет решать вопросы»

Ученый общался с чиновниками три года и рассказал о том, что это за зверь такой.

Конец света заказывали?

Отсрочка конца света как шанс исправиться.

Мария Гайдар: ревности к Собчак я не испытываю

Мария Гайдар, дочь Егора Гайдара — автора российских рыночных реформ, уехавшая год назад в США и не так давно вернувшаяся на родину, рассказала Openspace, собирается ли она снова висеть под мостом.

Меняю МО на МО

Чем Сергей Шойгу лучше Анатолия Сердюкова.

Политические химеры

26 сентября политолог Кирилл Рогов прочел лекцию в Московской высшей школе социальных и экономических наук. Объясняя феномен консолидации российской элиты, он попытался ответить на вопрос «Кто рулит историей?». Openspace приводит сокращенную запись лекции.

Забытое имущество

Openspace проверил доходы членов антигудковской комиссии. И нашел немало любопытного.

«Учителя – вообще народ трусливый»

О том, как 50 московских школ превратились из опоры режима в театр военных действий.

Пластик, трубы и древние фрески

Празднование 1150-летия российской государственности оказалось губительным для российской духовности.

Читатель о спасительной силе иероглифов

В российских новостях промелькнуло известие о суде над супругой видного китайского функционера Бо Силая, бывшего с 2007 по 2011 первым секретарем горкома (т. е. мэром) города Чунцин. Сам Чунцин мало известен...

День дубинки

3 октября омоновцы отдыхают: у них профессиональный праздник. Openspace наглядно напоминает, как они проводят рабочие дни.

Болотные узники

В деле о беспорядках на Болотной площади, похоже, наступило затишье до ноября. Openspace напоминает читателям, в чем конкретно обвиняют каждого из 16 фигурантов.

назад