назад

Записала Мария Мороз

 

Прежде чем говорить о современной мифологии, нужно сказать, из какого понимания мифа мы исходим. Что такое миф? Есть миф об Одиссее, который возвращается на Итаку; миф о том, как Мао переплыл Янцзы; есть миф о рождении Христа и его распятии и миф о том, что Ленин — гриб.

Теоретически они восходят к греческой античности, откуда мы взяли слово «миф». Первое, обиходное значение, в котором его употребляют в наши дни, — это нечто, чему нельзя верить, но чему все-таки верит большинство, потому что для них это связное, разрешающее все противоречия повествование, которое объясняет мир. Тут есть парадокс. Он состоит в том, что никто на самом деле не верит в эту историю; с другой же стороны, все уверены, что на самом деле она является выдумкой только отчасти. Вот это коренное представление требует от любого теоретика мифа демифологизации. Сорок лет назад замечательный финский фольклорист Лаури Хонко опубликовал статью «Типология теорий мифа». В этой работе он пишет о потребности в демифологизации, с которой христианская Европа столкнулась в послевоенные годы. Как и почему этот процесс вообще происходит? Например, у евреев и христиан есть проблема с историзацией своих ритуалов. Сотворение мира все вроде бы еще согласны считать мифом. Но вот то, что случится потом,  это уже история народа или священная история. Распятие Христа христиане считают историческим событием. А воскресение  священной историей. Слова «миф» избегают  лишь бы не подумали, что это явления одного порядка с мифами о Девкалионе и Пирре или о Прометее. Хочется избавиться от скомпрометированности мифа как всеобщего объяснения, в которое невозможно верить. С другой стороны, есть слишком много исторически «нагруженных» мифов, которые мы мифами называть никак не можем. Председатель Мао вроде бы переплывал через Янцзы, а Ленин вроде бы лежит в Мавзолее.

 

Человекоподобный лис Ренар, иллюстрация из детской книги 1869 года

 

Есть и «тотальная демифологизация», о которой говорит Хонко. Тотальная в том смысле, что для движения в области мысли, для интеллектуального прорубания в понимание реальности или того, как устроена человеческая психика, нужно отказаться от мифа, потому что миф поглощает в себе все противоречия и легко их разрешает. 

Вот отрезвляющий пример, полезный для тех, кто относится к мифу вообще с некоторым пиететом. Это миф об Одиссее как о герое номер один. Он возвращается на Итаку, где его ждет жена Пенелопа: это и миф о Пенелопе как о верной жене. При ближайшем рассмотрении оказывается, что Одиссей долгое время не возвращался на Итаку не потому, что ему мешали боги, а потому что он сам этого не хотел. Ему, оказывается, напророчили, что он падет от руки собственного сына, а потом этот сын женится на жене Одиссея. Тем временем и Пенелопа, с точки зрения многих, вовсе не ждала Одиссея. Она проверяла женихов: готов ли кто-то стать таким же царем, как Одиссей, и от этого усердия родила страшного Пана. Отсюда и толкование имени Пенелопы как «всех допускающей до своего лона», или Панородительницы. Завершается это ответвление мифа об Одиссее тем, что тот гибнет от руки своего сына, правда, не Телемаха — сына Пенелопы, а от руки Телегона  сына Цирцеи, у которой год прожил Одиссей, и Телемах женится на Цирцее, а Телегон  на Пенелопе. Таким образом, пророчество исполняется. Но миф, который мы знаем, развалился на части. От него здесь ничего не осталось. 

65 лет назад произошел спор между двумя философами, Рудольфом Бультманом и Карлом Ясперсом. Их дискуссия была опубликована в 1958 году. Речь шла о том, нужны ли нам для понимания каких-то осевых событий истории мифы, которые готовы любую реальность развернуть в свою сторону. Здесь можно говорить о серьезной философской критике мифа. Если миф — это опосредованная ритуалом реальность, понять которую мы не можем без толкователей и посредников, то зачем она вообще нужна? И Ясперс считает, что  особенно после войны  от основного христианского мифа нельзя отказываться. Нужно только помочь людям правильно толковать миф как их личную священную историю. Эта экзистенциалистская установка спасла остатки христианской традиции для Европы. Она позволила обратить внимание на одну-единственную функцию мифа, которая связывает его с философией, в том числе с социальной философией: это представление о мифе как о познавательном инструменте. Но ведь миф  это и то, что враждебно точному знанию. Мы только что видели, что такое «точность» в пересказе мифографа, который возражает Одиссею и Гомеру, и понятно, что всякий, кто захочет формализовать такую историю, потерпит фиаско. Да и как ее формализовать? 

 

В легендах североамериканских индейцев койоты часто оказывались трикстерами

 

 

И вот на оси между математикой, точным строгим знанием, и нестрогим, все включающим в себя повествованием, рассказом, появляется некая новая функция. Эта новая функция соединяет старый миф с сегодняшним миром, который мы частично и создаем, когда участвуем в различных масс-медийных мероприятиях.

Это мир, в котором именно миф выступает в роли универсального медиума — как выясняется, более значимого для некоторых обществ, чем естественно-научное знание. И в тот момент, когда нам надо истолковать событие, например, открытия кафедры теологии в МИФИ, то та ось, о которой я говорил, помогает объяснить, из чего могут исходить субъекты, которые принимают подобные решения. Потому что, создавая в естественно-научном заведении такую кафедру, они исходят из очень интересной реальности.

Эта новая реальность состоит в том, что, вытесняя мир письменности, мир научно-исследовательский, ему на смену приходит мир дрожащей визуальности, музыкального или околомузыкального шума, который звучит в наушниках у десятков миллионов людей, не давая ни секунды времени задуматься; мир постоянного мелькания красок и лиц. Сознание, осциллирующее в этом пространстве, в этом постоянном напряжении, если у него нет никаких интеллектуальных скреп, нет инструментария, отпускает человека в эту заэкранную светомузыку. Словно является новый Пан, который родился от всех женихов Пенелопы. 

 

Локи, исландский манускрипт XVII века

 

Так вот, в самом центре этой оси, этого некритического повествования, снимающего противоречия, и возникает, по-видимому, фигура трикстера — персонажа одновременно абсолютно серьезного и опасного, но и смехотворного — вызывающего смех, и привлекающего к себе своей отвратительностью. Это образ политического деятеля или духовного лидера, пришедшего на смену мертвым идеологическим вождям. Так, Сталин постоянно себя ставил рядом с мертвым Лениным как подмастерье рядом с мастером. Даже традиция отмечать дни смерти, а не дни рождения в советской системе определялась пониманием этого мифа как мифа о погибших вождях, которые принесли нечто и которые сулят светлое будущее каким-то другим поколениям, но не нашему. Наше поколение только «исполняет заветы погибших отцов». Наступают новые времена, и мертвые вожди не интересуют никого. Тогда кто же может прийти им на смену? Пока им на смену приходят только новые трикстеры.

Роль трикстера даже навязывается персонажу, который, может, и не хотел ее играть. Например, она навязывалась Борису Ельцину в последние годы его правления. Роль трикстера, несомненно, присуща Владимиру Жириновскому. Трикстер — это человек, который наделяется признаками мифического героя, в отдельных случаях даже божества, который допускает постоянное смеховое переозначивание реальности и глумится над всеми, но при этом не вызывает у больших масс людей отторжения и, тем более, исторжения из сана или политической роли. Чем более грубым и отвратительным становится персонаж, тем более он приемлем для массового восприятия.

 

Августин Хиршфогель «Схватка женщины с сатиром», 1545 год

 

Примеров такого превращения можно привести много.Трикстерская роль присуща многим историческим персонажам на всем протяжении античности, причем не только собственно мифологической. Но если мы посмотрим и на последние годы романовской, предреволюционной России и вчитаемся в журналы с 1905 по 1912 годы, мы увидим, что это первые годы широкого распространения настоящих масс-медиа, и мы поймем, что и здесь сквозь карикатурность пробивается настоящая новая мифология. Самый знаменитый персонаж тут — Распутин. В «Окаянных днях» Бунина и вовсе революционная Россия целиком предстает как трикстерская страна. А вот более поздние примеры раннего СССР: Тимур и его команда, Воланд и его команда, Левинсон и его команда, Бендер и его команда. Чужак, испытывающий социум на здравомыслие. По-русски трикстерство называется стебом.

В постсоветскую эпоху героями новой мифологии стали не только небезывестные лица государства, совершающие полеты с журавлями или заставляющие исчезать физические объекты — свои часы или чужие квартиры,  но и рясоносцы. Например, Всеволод Чаплин или Димитрий Смирнов. Исходящая от них свирепость едва ли уместна для той веры, борцами за которую они себя выдают. Насколько правдоподобна гипотеза, что названные граждане нарочно нарушают табу, словно испытывая общество на вшивость: «Сойдет ли и вот эдакое? Да неужели сойдет?» Когда священнослужитель неразличимо сливается с казаком-байкером, говорит голосом байкера, подражает жестам байкера, это и есть торжество трикстерства.

Культ коллективного трикстера транслируется в СМИ, но более всего — на телевидении. Он там живет и оттуда до поры до времени безнаказанно поливает население своим едким секретом. Население пока довольно. О том, что в мифе трикстера жестоко наказывают, никто не хочет и думать, а надо бы.

Что делать с этим, как понимать это в полной мере, я не знаю. Для меня сам этот вывод из некоторых теоретических предпосылок — скорее неожиданность, а вот как быть с этой неожиданностью, что делать дальше  над этим надо поразмыслить.

Материалы по теме

Зря смеетесь

Ответ Дмитрию Быкову, считающему, что после ухода Путина оппозиционеры станут комическими персонажами.

Бремя русского человека

«Долгая счастливая жизнь»: очень важный фильм Бориса Хлебникова.

Спасибо, что живые

«Возвращение героя» и «Неудержимый»: Арнольд Шварценеггер и Сильвестр Сталлоне снова в строю.

«Странно, что это случилось со мной трезвым»

Валерий Мальков, пробежавший 7 км по ночной тайге за поездом, из которого выпал, поделился впечатлениями с Openspace.

Мордва, спаленная Жераром

Как приезд нового русского гражданина преобразил Саранск.

Корейский лидер опозорил китайцев

Китайская газета пострадала за сексуальность Ким Чен Ына.

Русские на обложке Time

«Люди года» по версии журнала Time: от Сталина до Pussy Riot.

Пик БНС

О братьях Стругацких и пафосе бессмысленных усилий.

За тридцать дней до конца света

19 ноября умер Борис Стругацкий.

Книги про Че

Как команданте считал клещей на своем теле и пули в телах своих товарищей.

«Успешный чиновник — тот, кто умеет решать вопросы»

Ученый общался с чиновниками три года и рассказал о том, что это за зверь такой.

назад