Олег Мацнев

Darrin Zammit Lupi / Reuters

Сегодня мировые СМИ, ссылаясь на доклад британского аналитического центра Royal United Services Institute, заговорили о том, что вскоре стоит ожидать интервенции в Сирию. До этого ЕС ввел односторонние санкции, предполагающие, среди прочего, досмотр всех судов и самолетов, направляющихся в Сирию, на предмет наличия на борту оружия. Да и Кирсан Илюмжинов, посетивший Муамара Каддафи за четыре с небольшим месяца до его свержения, к Асаду слетал еще в конце апреля.

Защитников у режима Башара Асада осталось немного, зато среди них есть Россия. Во многих странах мира, в том числе на Ближнем Востоке, это вызывает сильный дискомфорт: вчера, например, посольство России в Ливане закидали бумажными самолетиками с именами жертв гражданской войны в Сирии. В официальных заявлениях российские дипломаты от каких бы то ни было «особых связей» с Асадом открещиваются. И, похоже, не врут.

Посольство России в Ливане закидали бумажными самолетиками с именами жертв гражданской войны в Сирии

На каком же основании Россия поддерживает Сирию? Многие политологи испытывают недоумение, без особого успеха нащупывая рациональные основания для такой позиции России.

Может быть, Россия боится потерять рынок сбыта своего оружия? Или пункт материально-технического обеспечения ВМФ в Тартусе? Может быть, Россия, как и Китай, опасается создания или, точнее, закрепления прецедента со свержением авторитарного лидера, особенно при вмешательстве внешних сил? Все эти предположения выглядят не слишком убедительно. Да, Сирия является импортером российского вооружения – правда, далеко не самым крупным. Да, база в Тартусе – последняя у России в дальнем зарубежье, но есть мнение, что ее функции в большей степени демонстративные, чем практические. Да, события «арабской весны» дают автократам повод для беспокойства, однако Сирия здесь далеко не первая: на примере Туниса, Египта и Ливии все и так уже видели сразу несколько возможных сценариев отстранения от власти неугодного правителя.

Разве какого-то из этих соображений или даже их совокупности достаточно, чтобы оправдать поддержку такого обременительного, а главное – безнадежного клиента, как Асад? Напрашивается вывод, что дело тут вовсе не в Сирии и не в «особых связях» с Асадом.

Сегодняшнему российскому руководству в принципе чужда идея компромисса. Это проявляется не только в неумении идти на уступки, но и в неспособности как следует сформулировать ответные требования. Обструкционизм является важной составляющей внешней политики страны с советских времен, когда международные отношения воспринимались как игра с нулевой суммой и дипломаты привыкли поступать в соответствии с известным принципом Бродского, описанным у Довлатова: «Если Евтушенко против колхозов, то я – за». Недаром главу советского МИДа в 1957–1985 гг. Андрея Громыко прозвали «мистером Нет».

Органическая потребность «нахлобучить пиндосов» не только осталась, но и усилилась

Если в советские времена стремление натянуть нос американцам имело определенное идеологическое подкрепление (противоборство, затем соревнование двух взаимоисключающих систем), то после падения коммунизма теоретические основания для конфронтации со стороны России отпали. А органическая потребность «нахлобучить пиндосов» не только осталась, но и усилилась имперским комплексом и обидой за унижения 90-х.

В результате в России есть спрос на агрессивную, притом не обязательно результативную, дипломатию: многим гражданам нравится, когда «Родина диктует свою непреклонную волю остальному мировому сообществу». В последние годы в России вновь оказалась очень востребованной старая добрая концепция враждебного окружения. Привлекательность ее в том, что в не доходящей до прямого столкновения конфронтации с Западом России легче сохранить иллюзию паритета. Кроме того, такая установка позволяет властям эксплуатировать вековое недоверие русского человека к иностранцам, которое отмечали еще путешественники, приезжавшие в Московию в XVII в.

На такие национальные традиции, вероятно, накладываются личные фобии Владимира Путина и черты его медийного образа: не может человек, всерьез позировавший с обнаженным торсом на лошади, взять и просто так сдать назад. Здесь уместно вспомнить приписываемую Никите Хрущеву мотивировку операции «Анадырь», вылившейся в Карибский кризис 1962 г. и поставившей мир на грань ядерной войны. В разговоре с министром обороны Родионом Малиновским он якобы сказал: «Почему бы не запустить ежа дяде Сэму в штаны?»

Складывается парадоксальная, если вдуматься, ситуация: Россия, претендуя на статус сверхдержавы, тем не менее зависит в формировании внешнеполитической повестки от Запада. Союзников она себе выбирает как будто по остаточному принципу: дружит с теми, кого отвергает Запад. Дипломаты сильны в ответных мерах различной степени симметричности и адекватности, но не сильны в долгосрочном, последовательном, допускающем тактические отступления отстаивании внешнеполитических интересов, как, собственно, и в формулировании этих самых интересов. Остается только переадресовать российской власти претензию, которую сама она предъявляет оппозиции: как насчет позитивной программы?