Елизавета Замыслова

«ПУТИН — МЯГКИЙ ДУШОЙ»

ЧТО УВИДЕЛИ И УСЛЫШАЛИ В ВОЛГОГРАДЕ
ЕВРОПЕЙСКИЕ ЖУРНАЛИСТЫ.

текст: Елизавета Замыслова

Bысадка иностранных корреспондентов на бывшем военном аэродроме «Гумрак», ставшем после войны гражданским аэропортом Волгограда, происходила в сложнейших погодных условиях: под градом и ледяным ветром, который редко утихает в этой степной местности.

— Как немцы вообще сюда дошли… — шепчет звукооператору Себастьяну Гиссе репортер европейского телеканала ARTE Владимир Вазак, натягивая свою европейскую термоушанку.

Славянское имя досталось французскому журналисту от отца, политэмигранта из Чехословакии. Приехав во Францию студентом в послевоенном 1946-м, он больше не вернулся на родину, где к власти пришли коммунисты. По настоянию отца Владимир учил в школе русский, поэтому многое в нашей жизни понимает без перевода.

«ПУТИН ХОЧЕТ БЫТЬ ПОХОЖИМ НА СТАЛИНА? — ДА МОЖЕТ, И ХОТЕЛ БЫ… НО ОН НЕ ТАКОЙ»

— А вам какой ветеран нужен? Со школьниками или в кругу семьи постановочную сцену сделаем? — интересуются в волгоградской администрации. — Или, может, вас в район отправить? Там у нас как раз будет ветеран Дуванов, который самого Паулюса видел!

— Видел Паулюса?! C’est pas mal! Это нам очень даже подойдет! — радуется Владимир Вазак, понимая, что такой персонаж может вызвать особый интерес у немецкой аудитории ARTE, уникального в своем роде европейского телеканала, который создается редакциями двух стран — Франции и Германии — и вещает одновременно на двух языках.
По нечищеным, заметенным ночной метелью городским дорогам пробираемся из центра в Дзержинский район. Сталинский ампир стройных широких улиц сменяют потрепанные пятиэтажки и новенькие коттеджи.

— С трудом верится, что это один и тот же город! — восклицает Себастьян.

На территории занесенной снегом новенькой детской площадки организована импровизированная сцена. На бетонном заборе — приклеенные скотчем стенгазеты с поздравительными стихами, георгиевскими лентами и парадными портретами ветеранов. У подножья разноцветной железной горки уже разлиты по рюмкам «боевые сто грамм». Женщина из ТОСа (территориального общественного самоуправления) в сочно-голубом лыжном костюме по одному вылавливает соленые огурцы из трехлитровой банки. Дети, старики и просто местные жители среднего возраста уже заняли места в «зрительном зале» на лавочках. В первом ряду — старики. «Зимнее солнце пригревает ветеранов Сталинграда, собравшихся на праздник», — как скажет потом Владимир Вазак в своем репортаже.

Торжество, как и положено, открывает глава района. Затем слово предоставляется тому самому Дуванову, который видел Паулюса . 90-летний Константин Васильевич бодро выходит на середину сцены.
— 20-летним связистом я прошел Сталинград вдоль и поперек… — за десятки послевоенных лет рассказ отрепетирован до мельчайших деталей.

У развернутой тут же полевой кухни начинается раздача солдатской каши. Распробовав гречку с тушенкой, французы, забыв про свои основные обязанности, бегут за добавкой.

— Нам бы к ветерану в гости напроситься, — доедая, говорит мне Владимир.
Ветеран не против.

 — Меня тут французы оккупировали! — шутит Константин Васильевич, встретив на темной и традиционно грязной лестничной клетке соседку. В светлой трехкомнатной квартире по-стариковски чисто и пустынно. На столе в гостиной Константин Васильевич приготовил фотографии. Нет, не пожелтевшие, а совсем новые, блестящие: на одной Дуванову жмет руку В. В. Путин, на другой — Д. А. Медведев.

— Вот, смотрите, пишет мне Путин: «Уважаемый Константин Васильевич, мы гордимся вашим поколением, поколением героев и победителей», — Дуванов дрожащими руками протягивает журналистам письмо с подписью президента.

— А как вы думаете, Путин хочет быть похожим на Сталина? — спрашивает Вазак.
— Да может, и хотел бы… Но он не такой, — с видимым сожалением отвечает Дуванов. — Путин — мягкий душой.

— А разве сейчас нужен такой, как Сталин? — удивляется журналист.
— Ну, так это же ваш Черчилль сказал, что Сталин принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой!

Вазак на приписывание Черчилля французам никак не реагирует.

— Мы благодаря ему войну выиграли! — выдает ветеран главный аргумент всех сталинистов.
— Но какой ценой… — безнадежно возражает Владимир.

— А про Паулюса-то расскажите, — в десятый раз пытаюсь я вывести ветерана на ключевой рассказ. То и дело сбиваясь на подробности, Константин Васильевич все-таки доходит до сути.
— Это было у центрального магазина. Меня поставили охранять трофейный армейский коммутатор. Вдруг бежит ко мне сержант и кричит: «Костя, бросай все, пойдем скорее! Сейчас будут выводить Паулюса!». Я и побежал. Вижу: вывели его из подвала, посадили в машину. И вдруг подходит прямо к пассажирской двери сержант в полушубке: три автомата на нем трофейных навешены. «Тудыть твою — растудыть! — кричит. — Сколько наших солдат положил и расселся тут в личном автомобиле!» И наводит на него дуло автомата. Кто-то в одно мгновение подскочил и сбил его с ног. И крики отовсюду: «Увозите скорее! А то сейчас его тут порешат!»

Константин Васильевич не хочет отпускать французов и готов рассказывать еще и еще. Их спасает только то, что в дверь уже звонят англичане — из BBC.

«ДЛЯ НАС ДЕЛО ПРИНЦИПА — СОХРАНИТЬ ЭТО ВСЕ»

На площади Павших бойцов у Вечного огня в любую погоду в почетном карауле стоят волгоградские старшеклассники в военных шинелях. У девочек из-под ушанок выбиваются парадные белые банты. Будничная для коренных волгоградцев картина поражает европейское сознание: зачем спустя столько лет морозить детей изо дня в день?

— Понимаете, это фасадный патриотизм, — объясняет французам Борис, один из немногочисленных местных оппозиционеров, к своим 22 годам успевший пройти путь от национал-большевика до анархиста. Мы встречаемся с ним в кафе, где он с друзьями подводит итоги субботнего обхода полицейских участков (группа инициативных граждан, в которую входит Борис, изучает, все ли в устройстве этих участков соответствует закону о полиции).

— Риторика великой державы, к великому стыду, не соответствует реальному положению дел, — объясняет французам Борис. — На празднование годовщины выделены огромные деньги, а ветеранам-участникам битвы, которых в городе осталось меньше 500 человек, раздали всего по 5 тыс. рублей. Некоторые же старики вообще оказались без жилья из-за махинаций местных властей с полагающимися им квартирами.

Фигура «Родины-Матери», вознесшей меч над городом, внушает французам не благоговение, а ужас.

— Иностранцы часто спрашивают меня на экскурсии, — рассказывает экскурсовод Алена, — не слишком ли много внимания мы уделяем нашему прошлому, пусть и героическому? Но понимаете, после разрухи 90-х, когда шли разговоры о том, чтобы вообще снять почетный караул на Мамаевом кургане, теперь для нас дело принципа — сохранить это все. Чтобы показать внутреннюю мощь русского народа, но ни в коем случае не державу-монстра, которая наводила ужас на Запад.

Алене двадцать с небольшим, в музей она пришла работать полтора года назад, сразу после института.

— А нам кажется, что вы продолжаете жить в условиях холодной войны, — возражает Владимир Вазак.

— Да что вы! — смеется Алена. — Просто внутри каждого из нас еще остается советский осадок, который иногда невольно всплывает, и мы со стороны кажемся вам агрессивными.

«ВМЕСТО ВОДКИ И НАРКОТИКОВ В ГРЯЗНОМ ПОДЪЕЗДЕ МЫ ПРЕДЛАГАЕМ ИМ КОННЫЙ СПОРТ И ТАНЦЫ»

На следующий день с утра пораньше везу французов на блошиный рынок.

— C’est hyper branché! («Это очень модно». — Openspace), — толкает меня в бок Себастьян, указывая на пятилитровую жестяную канистру из-под бензина.
— Неплохо будешь смотреться с ней в каком-нибудь парижском клубе, — смеюсь я, выторговывая у разрумянившегося волгоградского рыбака канистру за 500 рублей.

А Владимир, радуясь, как ребенок, уже тащит откуда-то железный символ СССР — плоские спаянные серп и молот.

— Прекрасная подставка под горячее, n’est-ce pas?!

Французы, забыв про 20-градусный мороз, готовы часами бродить между рядами выложенного прямо на снегу старья. То, что для нас дачный хлам советской юности, для них — ценнейшие артефакты, писк моды.

Но нам пора: ждут в Кадетском казачьем корпусе имени К. И. Недорубова, открытом три года назад на окраине города на месте старой общеобразовательной школы.

— Бонжур! Жё мапель Натали. Мы вас уже заждались! — выбегает встречать нас на крыльцо помощник директора красавица Наталья. — Вот видите, какая метель и мороз: теперь вы понимаете, в каких условиях Сталинградская битва разворачивалась!

Ее образ — стройная пепельная блондинка в женской синей казачьей форме и сапогах на каблуках, с ярким макияжем — так поразит воображение французов, что пройдет лейтмотивом по всему репортажу.

— Вставай, страна огромная! — гремит из динамика.

Мы на уроке литературы. Ученики, кто-то в обычной одежде, кто-то в кадетской форме, анализируют строчку из песни Александры Пахмутовой «Горячий снег», пытаясь выяснить «горячий снег — кровавый снег» — это эпитет, метафора или все же оксюморон?

В конце урока французы расспрашивают ребят, кто кем хочет стать и где хотел бы жить, когда вырастет. Из одиннадцати человек десять отвечают, что останутся «на этой священной земле». Мальчики все хотят стать военными, а один даже отмечает, что патриотом. И только кудрявый юноша в штатском, сидящий за первой партой, хочет быть переводчиком.

После обеда, обрамленного, как положено у казаков, общей молитвой, тожественное построение на плацу.

— Кадеты, поздравляю вас с 70-летней годовщиной великой победы в Сталинградской битве! — приветствует воспитанников директор, казачий атаман Владлен Стратулат.
— Урраа-урраа-урраа! — гремит ему в ответ.

После команды «вольно» дети убегают в жилой корпус. 

 Хлебосольные казаки не отпускают французов без обеда. Сало да соленья на закуску, уха на первое, кулеш (традиционное казачье блюдо на основе пшена, картофеля и сала) на второе. Наслаждаясь угощением, Владимир не забывает задавать вопросы.

— Нет ли парадокса в том, что вы возрождаете казачьи традиции и одновременно вспоминаете героическое прошлое советского строя, который это казачество уничтожил после 1917-го года?
— Да нет, — улыбается Владлен Георгиевич. — Мы же не режим вспоминаем, а героический подвиг русских солдат, победивших фашизм. Парадоксального много в нашей истории. Вот, например, герой Советского Союза Недорубов, в честь которого мы назвали наш корпус. Прошел три войны. Сначала Первую мировую, потом в Гражданскую перешел от белых к красным, в 1930-е, как положено, отсидел: строил канал Москва-Волга. А в Великую Отечественную сформировал полк добровольцев и пошел защищать Родину.

— Не слишком ли сурова для детей военная дисциплина? — спрашивает французский репортер.
— Знаете, у нас 70% учащихся из неблагополучных семей. Вместо водки и наркотиков в грязном подъезде мы предлагаем им конный спорт и танцы. Думаю, они от этого только выигрывают!

— Да, но, извините, мы в Европе никогда бы не стали решать проблемы социального неблагополучия с помощью милитаризации школы, — считает своим долгом возразить атаману Вазак: он ведь как-никак глава пресс-клуба Страсбурга, цитадели прав человека по-европейски.

Директор лишь улыбается в ответ, понимая, что этот диалог цивилизаций может длиться бесконечно.

 На центральной площади города заканчивают монтаж сцены для торжественных речей в день 70-летия победы в Сталинградской битве.

— Понимаешь, меня в очередной раз возмущает несоответствие риторики и истинного положения дел, — говорит мне Владимир. — Люди, которые поднимутся на эту сцену и будут учить вас Родину любить, сами предпочитают вывозить свой капитал к нам в Европу. И все об этом знают. Застывший в своем развитии Волгоград — яркий пример того, что сегодня никто не хочет реального развития страны. Все только на словах.

«Никто в России не оспаривает героизма защитников Сталинграда. Но сегодня Волгоград стал символом страны, которая цепляется за свое прошлое, не имея шансов обрести его вновь», — закончит свой репортаж Владимир Вазак.