«Коммерсантъ», Григорий Ревзин, специально для Openspace

Закон о наименовании некоммерческих общественных организаций, получающих помощь из-за рубежа, иностранными агентами, был оценен думающими и чувствующими людьми как тяжелое наступление реакции. Высказано множество тонких соображений о том, как все это подло и гнусно. Возможно, для разнообразия стоит обозначить ту точку зрения, что это малоосмысленная пугалка.

Закон этот вносил депутат Александр Сидякин, который до того вносил закон о митингах. Вносил, как все помнят, спешно, перед «Маршем миллионов», и рассматривался он возбужденным парламентом как способ унять массы. И что вышло? Всех организаторов этого самого «Марша миллионов» во время проведения марша вызвали на допросы, так что они физически не смогли принять участие в маршировании, отчего досадным образом не смогли нарушить его порядок. Поэтому присудить им штраф в 300 тысяч рублей, а также запретить вследствие нарушения организовывать подобные безобразия впредь оказалось невозможным.

Следственный комитет сорвал замысел депутата Сидякина, и это свидетельствует об известных недочетах в общем планировании контрреволюционной деятельности. Что ж поделаешь, накладки случаются.

Так вот теперь об НКО. Там речь идет о том, что они теперь должны называться иностранными агентами и проходить усиленную финансовую проверку. Как вы полагаете, есть ли какая-нибудь НКО общеотрицательного свойства, которую наши карательные органы не могли бы усиленно финансово проверить и без этого закона? Или могли ли заинтересованные лица и организации называть протестующих иностранными агентами без искрометной инициативы депутата Сидякина? Я припоминаю, что президент Владимир Владимирович Путин как-то бросил про все митинги против его высокочтимого правления, что все они делаются на иностранные деньги вовсе без этого закона, и нимало не затруднился формулировкой. И этого совершенно хватило для всех государственных мужей, чтобы так и считать, хотя никто из митингующих тогда этого не декларировал и декларировать был не обязан.

Можно сказать, что это закон о праве называть плохих людей иностранными агентами, и за этим ничего не стоит, кроме депутатского желания словесно ущучить негодяев

И тем не менее законотворческая деятельность по-своему интересна, скорее, правда, не как юридический, а как этнокультурный факт. Специфика законодательства ведь в том, что приходится формализовать какие-то чаяния и пожелания, которые в прямых действиях исполнительной власти просто чаются и желаются, а тут возникает момент проговаривания вслух и отсюда осмысления, рефлексии. Это формулирование мировоззрения, которое, в принципе, и так есть, но о котором не подозревают. И оно занятно.

Но тут есть какой-то обидный зазор. С одной стороны, совершенно понятно, кто такой иностранный агент, потому что это Яшин, Немцов, Собчак и другие, но в первую очередь Навальный. С другой стороны, это оказывается невозможно определить формальным образом.

Ну как бы это так сказать, чтобы было понятно, что это они? Есть ли у них какие-то исключительные признаки, за которые их мог бы ухватить мудрый законодатель?

Что они получают иностранные деньги? Во-первых, это надо еще доказать, а во-вторых, это не надо доказывать, потому что дело не в этом. У нас тысячи людей работают в иностранных компаниях, получают иностранные деньги, но при этом совершенно не являются иностранными агентами.

Что у них интересы не российские, а какие-то иностранные? Но это тоже не очень подходит, потому что уважаемые господа, прямо-таки благоухающие благонамеренностью, имеют массу авуаров за рубежом, акции, банки, гостиницы, предприятия, виллы, яхты, футбольные команды и, будучи обременены этим имуществом, заинтересованы в чем-то зарубежном, в развитии толерантности, гарантиях прав собственности, банковской тайны, ну и прочих привычек и непривычек западных демократий, которые делают ее всем ребятам примером. Но они ни в коей мере иностранными агентами не являются.

Что они получают иностранные деньги и на них занимаются политической деятельностью? Но тогда надо бы определить, что такое политическая деятельность, а корректно это сделать не получается. Граждане, которые работают в иностранных компаниях, голосуют на выборах и тем самым занимаются политической деятельностью. Но понятно, что они ни при чем.

А если точно определить, что такое политическая деятельность, те, которые как раз «при чем», начнут заниматься какой-то гадостью, которая под это определение не подпадает, но при этом отвратительная. Для них лучше бы написать, что они являются иностранными агентами, если вообще занимаются деятельностью, но это нельзя, потому что другие тоже чем-то занимаются, но иностранными агентами не являются. Логически тут полный тупик.

В принципе, можно сказать, что это закон о праве называть плохих людей иностранными агентами, и за этим ничего не стоит, кроме депутатского желания словесно ущучить негодяев. Однако ж все-таки это не закон о том, чтобы называть их кощунниками и христопродавцами, или просто по матушке, а именно что иностранными агентами. То есть за этим стоит какая-то картина правильного устройства общества, где иностранных агентов надо ловить и разоблачать, надо с ними бороться, и бороться – это хорошо. За этим стоит концепция всеобщего блага, но непонятно какая.

Это не сталинская модель. Потому что при товарище Сталине невозможно было, чтобы тысячи граждан имели за границей собственность, чтобы там жили их дети, семьи и так далее, но при этом они не только не были бы иностранными агентами, а даже как-то в основном и представляли собой сословие благородного чиновничества и партию власти. А тут именно важно, что никто не сомневается в правах этих граждан так жить, и даже государство борется за их право выезжать к своим авуарам вопреки закону Магнитского, но при этом ни в коей мере не быть иностранными агентами, а наоборот. И с другой стороны, никто не сомневается и в том, что иностранные агенты все же есть, но это кто-то совсем другой.

Все богатства, все ценности, до которых можно дотянуться, они все наши, но мы принадлежим Владимиру Владимировичу телом и душой

Я могу предложить только одну историческую картинку, в которой такие кульбиты мировоззрения кажутся естественными. Освобождение крестьян в 1861 году вызвало глубоко противоречивую реакцию и даже крестьянские бунты. Поскольку крестьян отпускали без земли, они считали, что их обделили. Формула этой обделенности была такова: «земля наша, а мы государевы». То бишь крестьяне считали, что земля и так в их собственности, а они сами в собственности государя. Поэтому, когда их освободили, они это поняли в том смысле, что их обокрали.

Я бы сказал, что та глубинная картина мира, которая определяет этнокультурные особенности мировоззрения единороссов, определяется формулой «земля наша, а мы путинские». То есть все богатства, все ценности, до которых можно дотянуться, они все наши, но мы принадлежим Владимиру Владимировичу телом и душой. Это феодальная формула, и она предполагает, что у человека, находящегося в вассальной зависимости от государя, есть какие-то деньги, земли, виллы, яхты и дети в зарубежных странах, что нимало не бросает тени на его верность сюзерену. И напротив, есть вассалы другого сюзерена, которые могут полностью соблюдать все писаные законы, но при этом быть совсем чужим, иностранным агентом.

Вопрос не только в том, как такое сознание могло быть кодифицировано в сегодняшних реалиях, а в том, как оно могло дожить до сегодняшнего дня и даже возродиться.

Я бы хотел предложить одну гипотезу культурологического характера.

В свое время Зигмунд Фрейд, основываясь на не совсем корректном тезисе о том, что онтогенез повторяет филогенез (то есть, скажем, что человеческий эмбрион в своем развитии проходит стадии рыбы, пресмыкающегося, какого-то млекопитающего хорька и т. д. – всю ветвь эволюции), счел, что то же самое происходит и в психологии. И в результате психологических травм современный человек редуцируется до более ранних стадий своего развития, опускаясь до реакций неандертальца, питекантропа и вовсе неразумного животного. Это, кстати, и впрямь бывает. Так вот, я полагаю, что, может быть, такая же фиговина происходит и в историческом развитии. То есть в состоянии социальной травмы люди начинают редуцировать свои отношения к нормам более ранних исторических стадий, находя их более справедливыми и правильными.

У нас, в принципе, есть законы об основных свободах – совести, взглядов, слова, политической деятельности, но в силу некоторых обстоятельств, о которых сейчас недосуг рассказывать, мы теперь их считаем совершеннейшей туфтой для проформы. Это довольно поздние завоевания либерализма, и с них мы уже давно съехали на более ранние стадии. У нас также есть законы о праве собственности, неприкосновенности жилища, тайне вкладов, личной переписки, личной жизни, и мы их довольно долго уважали. Но теперь помаленечку как-то пришли к выводу, что это, пожалуй, тоже туфта. Это ранние буржуазные социальные отношения, с них мы тоже съехали. Но какой-то регулятор нам все ж таки нужен, и, соответственно, сегодня мы пришли к феодальным представлениям о справедливости и благе. Все наше, а мы государевы, а кто не государев – тот иностранный агент.

Я бы сказал, что дальнейшее развитие должно вести нас к кровнородственной общине, объединенной ареалом кочевки, что отчасти и происходит в рамках кооператива «Озеро». И впереди нас ждет поразительный исторический эксперимент. Мировоззрение этой общины должно быть кодифицировано в рамках формального законодательства, чего с этой общиной отродясь не бывало вследствие ее бесписьменности. Для ученых это бесценный материал, потому что мы наконец узнаем, какие законы управляли этим типом социума.