некоторых ситуациях год идет за два, а в других он оказывается равен целой эпохе. Ушедший год для театрального сообщества стал не то чтобы эпохой, но безусловно рубежом. Все кипевшее в недрах театральной жизни на медленном огне вдруг прорвалось наружу, как лава из вулкана, и потекло по склонам разгоряченными зловонными потоками. Не знаю, войдут ли в театральные анналы премьеры-2012 — милый спектакль «Москва-Петушки» Сергея Женовача (в нем очень хорошо играет Алексей Вертков), забавный спектакль «Моряки и шлюхи» (в нем славно танцуют артисты осиротевшей в этом году «Мастерской Петра Фоменко»), пронзительная «Школа для дураков» Юрия Погребничко (вот это, быть может, одна из лучших постановок уходящего года), опусы Серебренникова, Богомолова, Волкострелова. Но театральные скандалы, проклятия, сведение счетов в прессе и митинги работников театральной нивы мы запомним наверняка. Уж очень они были выразительны.

Не менее памятными оказались в 2012 году многочисленные круглые столы на тему «Есть ли будущее у репертуарного театра?». Их созывали в СТД и на «Платформе», в них принимали участие медийные лица, чиновники, социологи и многоопытные представители директорского корпуса. Все это напоминало больницу (нередко, увы, психбольницу), в которой примерно раз в месяц собирается консилиум врачей, чтобы обсудить вопрос: будет ли жить больной Петров? Со стороны кажется, что сама постановка вопроса, столь настойчиво выносимого на повестку дня, означает, что песенка Петрова спета. Ан нет.

Неповоротливая феодальная махина российского театра не просто пережила в этом году очередной кризис. Она в очередной раз доказала, что ее так просто с лавой не съешь. Тут любой реформатор поперхнется.

 

В российском театре есть вещь куда более важная, чем конкурсы, контракты, законы и подзаконные акты. И даже более важная, чем сама репертуарная система

Первый же решительный шаг департамента культуры Москвы (а именно он под водительством Сергея Капкова стал в этом году главным героем театральной российской жизни) — увольнение из Театра им. Гоголя худрука со стажем Сергея Яшина и назначение на его место Кирилла Серебенникова — вызвал такой отпор со стороны труппы и примкнувшей к ней части обеспокоенной общественности, что Департамент вжал голову в плечи и следующие резкие телодвижения совершать уже побоялся.

Театральный люд, в свою очередь, заметался в панике. Самые замшелые консерваторы заговорили вдруг о конкурсах, о которых до того и слышать не хотели. «А где программа Серебренникова? — вопрошали они. — Разве был конкурс на замещение должности худрука?» Представление программы на конкурс, когда речь идет не о малоизвестном юнце, а о широко известном режиссере, поставившем множество спектаклей на самых важных сценах столицы, мягко говоря, странно. Даже в раздемократичной Германии, также имеющей репертуарную систему, в подобных случаях конкурсы никто не проводит. Вот и другое важное назначение этого года — Олега Меньшикова в Театр им. Ермоловой — тоже прошло безо всяких конкурсов. И прошлогоднее назначение Миндаугаса Карбаускиса в «Маяковку» или Валерия Беляковича в Театр Станиславского обошлось без них. Никто особо не возмущался. Нешто Белякович фигура более безусловная, чем Серебренников? Почему именно в связи с Театром Гоголя вдруг так накалилась обстановка?

Мне лично в 2012 году стало окончательно ясно вот что. В российском театре есть вещь куда более важная, чем конкурсы, контракты, законы и подзаконные акты. И даже более важная, чем сама репертуарная система — при известной корректировке все же наиболее предпочтительная для России. Это все, как учили нас на лекциях по политэкономии, базис. А над ним возвышается надстройка. Эдакая, я бы сказала, Матрица. И все дело именно в ней.
 

Если ты хочешь более или менее безмятежно существовать на посту худрука, не конфликтуй с Матрицей

Любому потенциальном худруку любого крупного российского театра Матрицей предоставлен довольно узкий эстетический коридор: от рутины а ля Малый театр или зажигательной коммерции а ля Бродвей до умеренных экспериментов в рамках старой доброй бенефисной традиции, могущих удовлетворить вкус заслуженных корифеев РФ. Этот коридор не закреплен никакими законодательными актами, но в головах огромной части лицедеев, составляющих непомерно раздутые труппы наших театров, публики, а заодно и российских критиков он прочерчен толстыми красными линиями. Если худрук негласно соглашается существовать в этом коридоре, ему многое позволено.

Он может, как тот же Меньшиков, избавиться от некоторых артистов труппы. Может перекрасить зал и перестроить сцену. Может снять из репертуара часть спектаклей, поставленных при предыдущем руководстве. Матрица не волнуется. Она понимает: то, что будет выпущено потом, не выйдет за пределы означенного коридора.

Если ты хочешь более или менее безмятежно существовать на посту худрука, не конфликтуй с Матрицей. С ней легко нашел общий язык талантливый Карбаускис. Он вообще не снял ни одного названия из предыдущего репертуара «Маяковки», изготовленного Сергеем Арцибашевым и по большей части, в общем-то, постыдного. А в дополнение к нему поставил два собственных спектакля: один удачный, «Таланты и поклонники» (качественный бенефисный театр плюс некоторая толика литовской метафорической режиссуры), и другой, менее удачный, «Пунтила и его слуга Матти» (скверный бенефисный театр минус острая брехтовская социальность). Оба опуса не выходят из жестко обозначенного коридора, как не выходят из него поставленные на той же сцене «Дядюшкин сон» Екатерины Гранитовой, «Любовь людей» Никиты Кобелева, «Цена» Леонида Хейфеца.

Другой литовский варяг, Римас Туминас, принес на алтарь Матрице еще более богатые дары. Ведь это при нем на сцене театра Вахтангова появились спектакли по пьесам Рея (господи, не снится ли мне это!) Куни и Нила Саймона. А до того Туминас поставил бенефисный спектакль «Пристань» со звездами старшего поколения Вахтанговского театра и коммерческую пьесу средней руки «Ветер шумит в тополях» для вахтанговских звезд среднего поколения. Я сейчас не о качестве спектаклей, оно разное. Я о том, что и Туминас, и Карбаускис так или иначе присягнули Матрице на верность. И она их милостиво не трогает.
 

Пока экспериментируют на своих «Платформах», химичат и алхимичат в театрах post или doc — это еще туда-сюда. Но давать таким людям большой столичный театр — это уже вопиет!

Но есть, есть у нас отдельные криминальные элементы, плевать хотевшие на всякие там коридоры. Иногда они счастливо находят себе крышу в репертуарном театре: так повезло Андрею Могучему в «Александринке» Валерия Фокина. Иногда делают ставку на заграницу: так поступил Дмитрий Крымов, сыгравший премьеру своего последнего спектакля «Сон в летнюю ночь» на сцене Королевского Шекспировского театра. Иногда пытаются жить в стороне от официальных структур, как питерская группа АХЕ или создавший собственный независимый Театр Post Дмитрий Волкострелов: выпущенный им вместе с Семеном Александровским спектакль Shoot/Get Treasure/Repeat, в котором молодые режиссеры последовательно превращают 16 коротких пьес Марка Равенхилла в арт-объекты, стал, на мой взгляд, одним из главных событий этого года. Некоторые из потенциальных инсургентов могут время от времени платить Матрице оброк («Зойкина квартира» Серебренникова в МХТ). Некоторые могут находить с нею творческий компромисс («Год, когда я не родился» Константина Богомолова в том же МХТ). Но ужас в том, что от всех вышеперечисленных супостатов все время ждешь какого-то подвоха.

Чуть зазевались, и тот же Богомолов выпустил в малюсеньком питерском театре «Приют комедианта» «Лира», разрушающего все наши представления о театральных приличиях: этот резкий и сильный образец постбрехтовского театра уже побывал на многих европейских фестивалях и, не сомневаюсь, еще побывает. А Серебренников мало того что поставил у себя на «Платформе» очень интересный и необычный «Сон в летнюю ночь», так еще приложил руку к выпущенным там же «Метаморфозам» Давида Бобе, за которые труппа любого крупного московского театра его по головке не погладила бы.

Пока все эти опасные люди работают под присмотром старших товарищей, экспериментируют на своих, прости господи, «Платформах», химичат и алхимичат в театрах post или doc — это еще туда-сюда. Матрица готова снисходительно закрывать глаза на эстетически чуждое безобразие. Но давать таким людям большой столичный театр — это уже, как говорится, вопиет! Это удар Матрице в самое сердце.
 

У огромной части театрального мира мозги находятся в состоянии еще более заплесневелом, чем у самой власти

Тот же Серебренников, как недавно стало известно, собирается — причем чужими руками — ставить на сцене обновленного «GOGOL-центра» пьесу Александра Введенского «Елка у Ивановых»: чтение этого текста повергло многих артистов бывшего Театра Гоголя в священный ужас, и они до сих пор приходят в себя от потрясения. Он собирается превращать в спектакли сценарии некоторых европейских фильмов, ведет переговоры с западными радикальными режиссерами, будет протаскивать на нашу сцену всякий нехороший артхаус. Инфа стопроц. — из надежных источников! Это уже не просто шаг вправо, шаг влево за пределы коридора. Это мятеж! Демонстрации и челобитные были еще мягкой на него реакцией. Мы не для того столько лет строили репертуарную систему и хранили в ней свои традиции, чтобы всякая голытьба топтала своими грязными сапожищами храм искусства, держа под мышками томики хайнеров мюллеров и прочих эльфрид елинек.

Хорошо хоть удалось уберечь Театр на Таганке от нашествия Богомолова. Теперь тут другой режиссер, Андрей Житинкин, с благословения сохранившего свой пост худрука Валерия Золотухина будет ставить пьесу депутата Хинштейна. Никаких пикетов, демонстраций, возмущенных писем в инстанции по этому поводу нет. Потому что Житинкин с Хинштейном, может, и не ахти какой выбор худрука Золотухина, но все ж таки это лучше, чем гипотетический худрук Богомолов, который вообще Владимира Сорокина мог бы поставить.

Интеллигентный человек из других (не театральных) сфер знает, что главное противостояние 2012 года — это противостояние образованного (культурного) сословия России и власти. Ему трудно объяснить, что у огромной части театрального мира мозги находятся в состоянии еще более заплесневелом, чем у самой власти. Матрица — это что-то вроде чудом выжившего Политбюро ЦК КПСС: фантастический анахронизм, выглядящий дико даже на фоне нынешнего жутковатого одичания. Матрица не исчерпывает всю культуру России, но всякое посягательство на себя воспринимает как посягательство на российский театр в целом. Кричит, вопит, жалуется в «Новою газету» и одновременно ищет защиты у КПРФ.

Это сбивает в сознании интеллектуала все ориентиры. Так что там с театром? Защищать его от антинародной власти или не защищать? Но в том-то и ужас, что все живое в российском театре надо спасать не столько от власти (хотя от нее, конечно же, тоже), сколько от Матрицы. От собственного убожества и оголтелого антизападничества, на фоне которого меркнут даже последние инициативы Госдумы. Вопрос, превратится ли наш театр в провинциальные задворки или все же нет, зависит в первую очередь от того, сможем ли мы хоть как-то изменить в нем надстройку. Настойчиво дебатировавшиеся в 2012 году вопросы о базисе: контрактах, конкурсах и прочих административных пертурбациях — кажутся на этом фоне сущим пустяком.