Откуда берутся атеисты и во что верят они.
На разных этажах одного и того же общества массовое увлечение религией может уживаться с университетской модой на атеизм. Граница между знанием и верой прежде всего психологическая, и, значит, никаким интеллектуальным усилием ее не перейти: все решает внутренний опыт и личная потребность. Атеизм сегодня может означать культ безбрежной «духовности вообще» в стиле нью-эйдж или строгий научный позитивизм безо всякой мистики. Но все чаще он становится аргументом именно в политических спорах.
Кристофер Хитченс. «Бог не любовь»
В школе автор этой книги был лучшим знатоком Писания, но потом испытал разочарование, граничащее с раздражением, и стал страстным разоблачителем вреда любой религии. Хитченс — американский либерал, доводы которого не назовешь очень глубокими, зато в нем есть вольтеровская афористичность и задиристость, вплоть до провокации оппонента. По характеру он идеальный спорщик из телешоу.
Слепой хорошо знает путь в ночи на ощупь, но после наступления дня идти за слепым глупо и опасно. На определенном уровне нашего развития неизбежно противостояние цивилизации и религии, ведь «религия — это философия, из которой убрали все вопросы». Проект просвещения еще не закончен, и его противники не разоружены. Давление на редакции газет из-за карикатур и введение религиозных курсов в школах подтверждают это. Хитченс призывает нас к скепсису и любопытству в споре со всеми, кто считает себя хранителем откровения. Мы выбираем не между сомнением и истиной — такой выбор никому не дан. Мы выбираем между сомнением и самоуверенностью.
Рассматривая военные конфликты в Кашмире и Палестине, автор приходит к выводу, что ссорит людей именно религия, а не объективные интересы разных групп, которые за ней скрыты. Поэтому он пытается написать настольную книгу нового безбожника. Его смущают голоса в голове Авраама, иерусалимский синдром в современной психиатрии, католическая полемика о лимбе, куда отправляются души младенцев, библейское оправдание рабства, опасное подавление сексуальности, коллективизация вины и, наконец, жена Дарвина, которая была религиозным редактором его текстов, призванным избавить эволюционную теорию от прямого отрицания «разумного замысла». Он режет своей бритвой Оккама сакральные тексты и находит гирлянды нелепостей, несходств и разночтений в Новом Завете. Психологическая основа веры для него — «счастье унижать и унижаться», дурная смесь самовлюбленности с мазохистским желанием подчиняться, тогда как достоинство человека состоит в самопознании, а не в самоотречении.
В этом смысле нет разницы между конфессиями и сектами. С одинаковым сарказмом автор цитирует и Билли Грэма, и Усаму бен Ладена, выставляя религии счет, в котором есть все — от поддержки фашизма католическими интеллектуалами до иранского президента, бросающего отчет об атомных достижениях в священный колодец шиитов, чтобы его прочел скрытый имам, находящийся вне времени.
Уильям Лобделл. «Теряя веру»
В оригинале название книги совпадает с одноименным хитом группы R.E.M.
Сначала Лобделл сделал себе имя как религиозный журналист из Los Angeles Times, а потом шокировал христианскую Америку историей своего «разобращения» или «обратного крещения». Теперь он проповедует атеизм и общается со священниками, которые не верят больше в бога, но боятся признаться. Вся его книга — весьма откровенный дневник, личный опыт зарождения веры и полного отказа от нее.
По Лобделлу, без переменной под названием «бог» уравнение жизни становится более понятным и тебя наполняет отнюдь не пустота, но покой и ответственность. Если у вас нет вечности, то вы живете в настоящем, и любой завтрак становится вкуснее, а в своих неудачах вам приходится винить собственный эгоизм, а вовсе не дьявола. Он сравнивает просфору с плацебо и не хочет жить по принципу: любое плохое совпадение в твоей жизни — это наказание за грех, а любое хорошее — вмешательство бога. Его смущает негласная заповедь: неважно, верна ли священная история; важно — верен ли ты ей?
Христианином автору помогли стать книги Честертона и Льюиса, а атеистом его сделал собственный журналистский опыт. Вот он собирает личные истории «обращенных» или «так воспитанных» спортсменов, бизнесменов, музыкантов, а вот уже осваивает правила циничной пропаганды: доказываем читателям, что Библия содержит сотни рецептов финансового успеха, хотя сами сомневаемся, что все так просто.
Зазор между благородными намерениями и избранными методами растет, и вот уже автор со смешанными чувствами наблюдает, как финансовые махинаторы маскируют свою пирамиду под церковь, потому что только так они смогут уйти от налогов.
К атеизму Лобделл пришел через антиклерикальность. Желание публично провести границу между «верой» и «организацией» и найти все скелеты в церковном шкафу привело его к тому, что в этом шкафу ничего больше не обнаружилось.
Решающим скандалом стали сотни исков к католическим священникам о сексуальном растлении детей по всей Америке и встречи с пострадавшими от насилия, которым церковь предлагала деньги за молчание.
После этого автор почувствовал, что дело не просто в «человеческой греховности» и «безгрешном боге». Общаясь с мормонами, чтобы изучить их «вздорные суеверия», он ловит себя на том, что находит в них все больше общего с собственной (и любой другой) верой. «Тысячи детей умерли сегодня от голода. Почему ты думаешь, что Бог услышит ТВОИ молитвы?» — написано на стикере, приклеенном радикалами к ограде церкви. Лобделл смотрит на него и не может убедительно ответить. Но до последнего, борясь с самим собой, он цепляется за молитву, паломничества, беседы с искренними и лучшими теологами.
Его молитва вдруг осознается им как разговор с самим собой. Молиться — это все равно что набирать текст на отключенной от сети клавиатуре. В ответах известных теологов он не слышит больше ничего, кроме тавтологичного и обстоятельного самовнушения.
Последняя идея, которая удерживает его от признания: в любом случае религия делает людей лучше. В среднем верующие нравственно выше. Но обращение к социологии и личные наблюдения отнимают и этот аргумент. У воцерковленных людей (любой конфессии) нет никаких нравственных преимуществ перед неверующими. Они столь же часто поднимают руку на детей, садятся за руль нетрезвыми или уклоняются от налогов. Даже аборты, согласно опросам, католички делают не реже остальных, а процент верующих по многим другим отрицательным показателям — расизм, употребление антидепрессантов — в среднем выше, чем процент атеистов. На нравственность людей влияет что угодно — уровень и тип образования, размер доходов, семейный опыт, но только не «вера».
Александр Кожев. «Атеизм»
Александр Кожев — человек удивительной судьбы. Русский эмигрант, племянник художника Кандинского, ученик Ясперса и участник французского сопротивления, чиновник правительства при голлистах, подозревался в связях с советской разведкой, писал философские письма Сталину, но последние свои годы активно участвовал в создании Евросоюза, видя в нем прообраз планетарного государства мудрецов, о котором мечтал еще Гегель.
Самый признанный проект Кожева — его парижский семинар по гегельянству, который он вел в 1930-х. Батай, Кено, Арон, Мерло-Понти, Гароди, Арендт, Бретон и еще десяток будущих властителей дум знали немецкую диалектику в его пересказе и вспоминали обстановку семинара как ни на что другое не похожую. Сартр и Лакан считали за честь использовать добытые ими конспекты Кожева для своих главных книг. Именно на кожевском семинаре впервые было сформулировано, что жизнь — это ежедневный отказ от самоубийства, человек обречен на экзистенциальный ужас в беспредельном мире, где все имеет предел, а нашу историю движет диалектика раба и господина, которые часто меняются местами.
«Атеизм» — книга не законченная. Это грандиозный проект главного антирелигиозного сочинения времен высокого модерна, небоскребов Корбюзье и штурма стратосферы.
Возражая Хайдеггеру и развивая идеи Аристотеля, Кожев сквозь гегельянскую линзу рассматривает разные формы апофатического богословия и ставит вопрос за вопросом. Возможен ли последовательный атеист при сохранении нынешнего общества? И наоборот, возможна ли чистая вера без скрытого в ее языке допущения собственной ложности? Чем именно наука обязана христианству? Как бог аборигена-фетишиста превращается в бога великих теологов?
Человек дан сам себе как незнакомец, внешний объект исследования и изменения. В нашем сознании такая точка зрения на человека превращается в образ Другого, рассматривающего нас извне. Этот отчужденный образ обретает самостоятельность и воспроизводится. Так рождается «бог» монотеизма.
«Бог есть нечто, отличное от ничто» — для атеиста в этой фразе нет никакого подлинного смысла. Животные и растения являются атеистами. Человек на новом уровне отказывается от концепции бога, предпочитая считать себя разумом природы.
Лояльнее всего Кожев относился к буддизму, называя его атеистической религией. В буддизме нет персонального «бога» и возведен в добродетель отказ от иллюзий. Но иллюзии — это не просто ошибки, в них есть объективная потребность, они примиряют нас с необъяснимо устроенным обществом, и потому окончательное прощание с иллюзиями возможно только с изменением социальных отношений. Материя посредством человека вступает во все более разумные отношения с самой собой, и религия однажды может быть «снята». Задача интеллектуала — в подготовке этого «великого избавления» через саморефлексию.
Материалы по теме
Вера или власть?
Почему в наши дни религия вытесняет светскую идеологию.
Фотография как манипуляция
Зрительный образ превратился в политический аргумент.
Сплошной Беньямин
Этой зимой Вальтер Беньямин у нас в большой моде. Вышло залпом сразу четыре его книги.
Антология протеста
Что почитать накануне субботнего «Марша свободы» в Москве.
Книги про Че
Как команданте считал клещей на своем теле и пули в телах своих товарищей.
Никакой просебятины
В современных автобиографиях не принято говорить о себе
Самые детские проблемы
Ученые выяснили удивительные факты о детях в разных странах.
Чтение на зиму
Несколько познавательных и душеполезных книг, чтобы не устать в праздники от развлечений.
Поставьте Путина и Обаму на место
Проверьте свое политическое чутье.
По ту сторону литературы
Вручены премии «Большая книга» и «Русский Букер».
Судьба зубодера
«Джанго освобожденный» – фильм, в котором постмодернист Квентин Тарантино стал правозащитником.