назад

Михаил Фингеров

Фото: ИТАР-ТАСС

Российское государство устроено очень-очень плохо, оно работает очень-очень неэффективно. Когда гражданам нужны какие-то действия со стороны государства (как правило, требуемые самим государством) — их приходится добиваться с боем. Вот вам типичный казус: моя подруга не могла получить новый заграничный паспорт 4 месяца — в обязательный бланк-анкету не умещалось название улицы Новочеремушкинская. На этой же улице располагается и отдел Новочеремушкинский УФМС, в котором должны были выдать паспорт.

Кажется, что государства в нашей жизни совсем нет. Все-то приходится делать самому или добиваться с боем. Пассивные граждане просто живут в обоссанном подъезде, без паспорта, с колдобинами во дворе, медицинской картой, заполненной без их участия произвольными результатами анализов. Активные либо «тыкают в государство острой палкой» — пишут жалобы, затем жалобы на отсутствие мотивированного ответа на жалобы, и так до тех пор, пока эти вибрации не вызовут неприятные ощущения у достаточно высокого начальника, который велит «разобраться и доложить в трехдневный срок», — либо включаются в волонтерское движение и делают что-то помимо государства, часто преодолевая его сопротивление.

Объединяет их всех одно — все они уверены в том, что государство (хорошее правильное государство, а не то говно, которое мы имеем) должно всем этим заниматься. В этом смысле показательна дискуссия о том, льют ли волонтеры воду на мельницу власти, когда тушат за нее пожары или ликвидируют последствия наводнения.

Находятся люди, и их не так мало, которые говорят: вы, волонтеры, развращаете власть своими действиями, эдак они там привыкнут, что можно ничего не делать, не тушить, не строить дамбы, и все равно все будет хорошо. Вместо этого надо жаловаться и заставлять, дать власти совершить все ошибки — и затем разоблачить ее и наказать. В общем, нечто среднее между «тыкать острой палкой» и «чем хуже, тем лучше». 

Но вот что возражают им волонтеры: пока вы тут будете ждать второго пришествия государства, пострадают люди. Мы не можем на это смотреть. Пусть мы продлим жизнь режиму, но мы не можем смотреть, как мучаются люди, и не помочь. А вот когда появится настоящее МЧС, настоящие губернаторы и настоящие СЭСы, тогда мы будем спрашивать, жаловаться и прочее.

 

 


Ясно, что такая позиция вызывает больше сочувствия. Однако и она подразумевает, что вообще-то этим всем — уборкой мусора, раздачей бесплатных шприцов, очисткой прудов, помощью пострадавшим — должно заниматься государство, а точнее — централизованное правительство.

Оппозиционеры так заняты борьбой с авторитарной государственной машиной, что и все ответы видят тоже только в ней. Хорошо, что большинство «несогласных» ратуют за демократию. Однако никто, кажется, не считает, что демократия — не цель, а средство; средство ограничения власти и произвола государства, дурная форма правления, однако в лучшей мере, чем другие, гарантирующая права и свободы человека.

Все эти настроения порождены не в одночасье — они являются продуктом длительной общественной эволюции, которая приняла вид скорее деградации, чем прогресса. Российское самодержавие, советская власть и новая Россия все вели людей к разобщению и атомизации общества. Состояние, в котором мы находимся, отчасти напоминает состояние французского общества накануне Великой французской революции, описанное Алексисом де Токвилем в книге «Старый порядок и французская революция».

В этой книге де Токвиль, среди прочего, анализирует развал политических институтов, параллельных власти короля, — собраний сословий, выборных должностей вольных городов, и прочих. Фактическое уничтожение этих политических институтов в ходе построения королевской «вертикали», превращение их в безделушку, в политическую имитацию, приводит к тому, что, по словам Токвиля, «между частными лицами и ею [королевской властью] не осталось ничего, кроме громадного пустого пространства... она [королевская власть] издалека представляется ...единственною пружиной социального механизма». «Правительство заняло, таким образом, место Провидения», так что «никто не считает себя способным привести к благополучному концу серьезное дело, если в него не вмешалось государство... если земледелие не совершенствуется, то в этом главным образом виновато правительство, которое дает слишком мало указаний и денежных пособий».

При Старом порядке во Франции во всем винят государственный аппарат и во всем уповают на его могущество; примечательно, что это касается и благотворительности: «К концу ХVIII века в глубине отдаленной провинции не может учредиться благотворительная мастерская без того, чтобы генеральный контролер не пожелал лично определить ее устав, назначить ей место и проверять ее расходы».

Великая французская революция уничтожила старую администрацию, уничтожила аристократию, но не уничтожила веру в преобразование общества по единому проекту центральной власти. Кажется, дело лишь в том, чтобы употребить это могущество на благие цели. Все это привело к утрате свободы, которая была одной из ее благородных целей. «Французы <...> покинули свою первоначальную цель и, забыв о свободе, пожелали сделаться только равными рабами властителя мира».

 

 


Французы до революции «...стремились к реформам раньше, чем стали желать вольностей... идея политической свободы в собственном смысле и любовь к ней явились последними и первыми исчезли». Мне кажется, то же можно сказать и о наших соотечественниках. Соотечественниках, а не «россиянах», потому что реформ они захотели еще при советской власти. Французы в 1789-м, а мы еще недавно — в 1991 году — хотели «создать не только демократические, но и свободные учреждения; не только разрушить привилегии, но и признать и санкционировать права», тогда «равенство и свобода были одинаково дороги».

Некоторые элементы демократии еще продержались какое-то время: выборы президента и парламента в 2000 году еще можно было считать выборами — а вот про свободу забыли. Забыли граждане: я говорю не о власти — о гражданах. И сейчас и оппозиция, и сторонники Путина — многие, если не все граждане России, не видят разницы между демократией и свободой, между демократией и либерализмом. Слова «демократ» и «либерал» в бытовом словоупотреблении используются как синонимы, не важно, в ругательном или комплиментарном смысле.

Демократия — это способ принятия решений, полезный важный инструмент, но не цель. Даже нормативная философская теория демократии основана на инструменталистских аргументах. Либерализм — это не приверженность демократии, это приверженность свободе. Демократия, власть большинства — как и всякая политическая власть — уменьшает пространство личной свободы. Решения, принимаемые большинством, возлагают обязанности и на тех граждан, которые прямо или косвенно голосовали против. Это ли не уменьшает свободу человека? Одна только демократическая процедура, без других ограничителей власти государства, без территориального распределения власти, без системы сдержек и противовесов, наконец, не гарантирует свободы. Вот почему классический либерализм предполагает наличие неотчуждаемых прав, наличие сферы, в которые даже демократическое правительство, представляющее большинство, не имеет права вмешиваться. Правительство не должно говорить, с кем вам спать, где покупать картошку, куда вам ехать и где вам лечиться, чему учить своих детей. Суть правительства, устроенного таким образом, хорошо выразил третий президент США Томас Джефферсон: «Политика американского правительства состоит в том, чтобы оставить своих граждан в покое, не ограничивая и не помогая им в их стремлениях», правительство должно лишь «препятствовать гражданам наносить друг другу вред».

В России нет никаких либералов. Каждый раз, когда по радио или в печати выступает какой-нибудь «либерал», он говорит примерно следующее: сейчас у нас неправильное государство, оно неправильно регулирует, оно неправильно обеспечивает, оно неправильно борется, «когда мы придем к власти», мы сделаем правильное государство.

В России всякий, кто не требует «отнять и поделить» в явной форме, считается либералом. В действительности же все российские «либералы» представляют собой разные сорта государственников, желающих употребить государственную власть для улучшения рода человеческого. Оппозиционеры требуют лишь демократии, но не свободы...

 

 


Череда революций и переворотов во Франции после падения Старого порядка привела к восстановлению монархии. Привела в том числе и потому, что новая система власти отличалась не меньшей, а большей централизацией, не меньшими, а большими полномочиями и оставляла еще меньше свободы для человека. Де Токвиль полагал, что совместить централизованную неограниченную власть с политической свободой невозможно и что попытка сделать это, избрав демократическим путем неограниченных правителей, привела к тому, что множество французов отказались от свободы как цели и «примирились с мыслью, что пользоваться равенством под властью одного правителя в конце концов имеет свою прелесть».

Если противники нынешнего авторитарного режима не начнут разделять понятия «демократия» и «свобода», Россию ждет быстрый возврат к авторитаризму или, возможно, поначалу к популярному авторитаризму, основанному на случившихся когда-то выборах. В таком случае — продолжая аналогию — нам, возможно, еще захочется откопать товарищей Суслова и Пельше, как французы когда-то захотели откопать Бурбонов и Наполеонов.

Приверженцам свободы в России следовало бы бороться не только за честные и свободные выборы, но и за ограничение полномочий государственной власти: установление конституционных ограничений, децентрализации и передачи муниципалитетам как можно большего числа функций, выполняемых ныне государством. Следовало бы добиваться отмены патерналистских запретов. Следовало бы поддерживать тех политиков, которые поддерживают эти меры, и тогда, когда они их поддерживают. Нельзя просто выбрать хорошего человека и рассчитывать, что он все сделает.

На практике это будет означать больше ответственности для каждого — но и больше возможностей. Вернемся к примеру с волонтерами. В воспоминаниях А.В. Никитенко, служившего цензором во времена Николая I, описан случай, который вполне можно представить и в наше время. В Санкт-Петербурге загорелся театр-балаган Лемана, горел он быстро, и обыватели бросились его разбирать и вытаскивать людей, однако явилась полиция и запретила «что бы то ни было предпринимать до прибытия пожарных, ибо последним принадлежит официальное право тушить пожары... Пожарная же команда поспела как раз вовремя к тому только, чтобы вытаскивать крючками из огня обгорелые трупы». Тогда сгорели сотни людей. Если вы считаете, что в наше время подобное невозможно, — поговорите с волонтерами, тушившими торфяные пожары в 2010-м.

Так вот, при ограниченной государственной власти мы сможем наконец тушить пожары до приезда пожарной команды. Это будет означать, что если где-то не хватает больницы или библиотеки, то мы не сможем гневно требовать от власти, чтобы она об этом позаботилась, но это будет означать также, что мы сможем построить эти библиотеки и больницы там, где они, по-нашему мнению, действительно нужны, а не там, куда их пожелают поместить чиновники. Если мы хотим жить свободными, нам придется самим раздавать шприцы, собирать книги в деревенскую библиотеку, ставить скамейки в парках, учить своих детей, помогать тем, кто не может сделать этого сам, а не ждать, что это сделает государство. Нам придется даже запретить ему делать это.

Материалы по теме

Политические химеры

26 сентября политолог Кирилл Рогов прочел лекцию в Московской высшей школе социальных и экономических наук. Объясняя феномен консолидации российской элиты, он попытался ответить на вопрос «Кто рулит историей?». Openspace приводит сокращенную запись лекции.

Книги для утопистов

Предлагаемый обзор позволит прочесть несколько книг за 20 минут.

«Это такой маленький сюжет — борьба за свободу»

Что думают недавние ученики Ильи Колмановского о своем учителе, своем директоре и своей школе.

In vino libertas

О чем говорит фильм, если его главный герой – алкоголь.

Православный хунвейбин

Openspace встретился с Дмитрием Энтео и попытался выяснить, откуда берутся православные активисты и что творится у них в голове.

Отстаньте, ради Боба!

История одной борьбы за артистическую независимость.

Еще один кощунник

Почему в России до сих пор нет не только своих Леннона с Маккартни, но даже и своего Джорджа Харрисона.

Минкульт против «Клипа»

Министерство культуры отказалось выдавать прокатное удостоверение фильму-победителю Роттердамского фестиваля.

О чувствах думающих

Ждать приговора по делу Pussy Riot уже неинтересно. Ясно, что девушки победили независимо от того, выпустят их или оставят за решеткой. Единственное, что остается загадкой, — откуда взялись те самые чувства верующих, за оскорбление которых на обвиняемых так обозлилась не только власть, но и многие граждане?

Партия самой правильной ориентации

Openspace отвечает на вопрос, как называть «Единую Россию».

Раздавить либеральную гадину!

О попытках внутренних врагов подорвать единство «Единой России» и вернуть страну в лихие 90-е.

назад