Светлана Рейтер, Ксения Леонова

Битва адвокатов

Все адвокаты по делу Удальцова, Лебедева и Развозжаева находятся под подпиской о неразглашении материалов следствия. Поэтому уговорить их на разговор оказалось довольно трудно. Тем не менее им было что рассказать — не только о деле, но и о взаимоотношениях между самими защитниками.



Разговор с адвокатами Дмитрием Аграновским, Анной Ставицкой, Русланом Чанидзе и женой их подзащитного Юлией Развозжаевой

Светлана Рейтер

— Сколько адвокатов занимается делом Леонида Развозжаева?

Дмитрий Аграновский: Наша группа состоит из четырех адвокатов: Аграновский, Ставицкая, Чанидзе, Денисов.

— Зачем столько адвокатов?

Дмитрий Аграновский: Кто и чем конкретно занимается, я вам не расскажу, поскольку не хочу выносить это в открытый доступ. Могу только сказать, что наши роли распределены и каждому работы хватает. Четыре адвоката — не предел, могло быть гораздо больше. Например, в деле Ходорковского принимали участие 17 человек. И пяти адвокатам найдется работа, если что.

— Вы хоть как-то можете свои роли конкретизировать? Я не прошу вас раскрывать тайну следствия, но хоть что-то вы можете сказать?

Дмитрий Аграновский: Лучше не надо. Я прошу вас отнестись с пониманием: нет необходимости все предавать гласности, поскольку любое наше слово тут же будет использовано против нас.

ЕСПЧ, у Руслана тоже была важная миссия — работа на Украине.

Дмитрий Аграновский: Но не надо это нигде публиковать.

Анна Ставицкая: Да почему?

Руслан Чанидзе: Дмитрий, это можно публиковать.

— Я лично видела сюжет, в котором показывали Руслана после поездки на Украину.

Анна Ставицкая: А вот про это лучше не надо.

— Но я сама видела сюжет, начинавшийся со слов: «Серый свитер — вот и все, что осталось от оппозиционера». А потом показали Руслана, держащего в руках свитер Леонида Развозжаева. Давайте внесем ясность: Руслан, зачем вы ездили на Украину и что вы оттуда привезли?

Руслан Чанидзе: Вещи Леонида Развозжаева, которые он оставил в ХИАСе. 19 октября, после того, как Леонид Развозжаев исчез, сотрудник ХИАСа Галина Бочева написала в Соломенское ОВД заявление о похищении человека. В ХИАС пришел наряд из ОВД, написали заявление о возбуждении уголовного дела по факту похищения и забрали пакет с вещами Леонида, которые тот оставил в офисе. Потом эти вещи, одежду Леонида, передали под расписку мне, чтобы я их передал жене.

— Вы разговаривали с Бочевой? Она подтвердила, что Леонид был похищен именно 19-го, а не 18-го?

Руслан Чанидзе: 19-го, да. Смотрите, вот отметка о регистрации его анкеты в ХИАСе.

— Откуда же возникла путаница с цифрами?

Дмитрий Аграновский: Потому что Развозжаев подвергся сильному стрессу, и то, что он запутался в датах, не самое страшное, что с ним могло произойти.

Анна Ставицкая: Любой человек может запутаться в датах. Вменять ему в вину то, что он перепутал даты, как минимум странно.

— А что рассказала Бочева?

Руслан Чанидзе: Она сказала, что 19 октября в ХИАС пришел гражданин Развозжаев — с просьбой о предоставлении статуса беженца. Оформили заявление, началась процедура регистрации. В 13.00 случился технический перерыв, он вышел поесть и больше не вернулся.

— Кто разговаривал с Развозжаевым?

Руслан Чанидзе: Сотрудник ХИАСа Садек Али Шариф.

— Он пришел в офис ХИАСа один?

Руслан Чанидзе: Нам никто не говорил о том, что Развозжаев пришел в составе какой-то группы. Скорее всего, один. Подумайте сами: если бы кто-то с ним был, разве бы дали его так просто похитить?

— Садек Али Шариф видел всю картину из окна?

Руслан Чанидзе: Он слышал крик и увидел в окно, как кого-то сажают в машину. На том человеке была надета куртка, поэтому Шариф сразу не разглядел, кого именно похитили. Потом он пошел к начальству, доложил, они безуспешно попытались связаться с Леонидом по мобильному и пришли к выводу, что похитили именно его.

— Кто-нибудь из вас пытался выяснить, каким образом в тот же вечер в «Вконтакте» появился пост Развозжаева? Если предположить, что похищение было совершено в промежуток от 13.00 до 13.30, то как в 18.50 могли вывесить этот пост?

Дмитрий Аграновский: Нет ничего проще. Кто угодно мог взломать его страницу и вывесить все, что захочется.

— Но это очень сильно путает картину.

Дмитрий Аграновский: Это никак не путает картину. Я думаю, что это сделали те люди, которые отрицают сам факт похищения Леонида. Они пытаются выставить нас всех дураками.

— То есть вы предполагаете, что спецслужбы Украины или России, предположительно похитившие Леонида, вывесили этот пост, чтобы дискредитировать его в глазах общественности?

Дмитрий Аграновский: Технически это возможно.

Руслан Чанидзе: Это прекрасно монтируется с заявлением СК о том, что Леонид сам явился в комитет с явкой с повинной.

Дмитрий Аграновский: Надо всегда смотреть, кому выгодно.

— Как, со слов вашего подзащитного, развивались события после похищения?

Дмитрий Аграновский: Без комментариев. Я могу сказать только одно — Леонид дал на эту тему подробные объяснения. Он изложил свое видение ситуации, и я ему верю. А какое это видение — ну, нам для того и заткнули рот подпиской о неразглашении, чтобы не могли опровергать Маркина. А как нам заткнули рот, я с удовольствием расскажу. В четверг мы с адвокатом Александром Денисовым пришли к следователю за разрешением на свидание. В пятницу, в 10.00, были назначены следственные действия с Леонидом. Вышел молодой человек — я не помню его имени — и сказал, что нам не дадут разрешения, если мы немедленно не подпишем подписку о неразглашении тайны следствия. Я ответил, что ничего подписывать не буду, что это абсолютно незаконно, и согласно ст. 49 УПК РФ ордер и удостоверение адвоката являются достаточным основанием для допуска адвоката к делу. Большего требовать просто не имеют права! Нам было сказано: «Не подпишете — не войдете». В моей практике такой случай — первый. Мне ничего не оставалось, я тут же стал звонить Генри Резнику, мы с ним посоветовались: «Тебе надо идти утром на следственные действия? — Да. — Без тебя действия сорвутся? — Да. — Тогда подписывай, интересы нашего подзащитного превалируют над всем». И я подписал. Да, с их стороны это действие было незаконным, но я был поставлен в такие условия, что если бы я не подписал эту бумагу, то следственные действия проводились бы без нас и с непредсказуемым результатом.

— В связи с этим делом возникает масса вопросов. 19 октября, когда по всем СМИ прошла информация о похищении Леонида, речь шла о том, что его вывезли с Украины на частном самолете. Потом эту информацию опровергли. На следующий день все писали о том, что явку с повинной Леонид написал под пытками, ему мешок на голову надевали. Позже — стоп, нет, пытки были психологические.

Дмитрий Аграновский: Пытки могут быть разного рода. Никто его на дыбе не подвешивал, но, по его словам, к нему применили достаточную степень воздействия, чтобы он мог рассказать все что угодно. Я бы ни в коем случае не хотел бы оказаться на его месте. Я знаю Леонида с 2003 года, я вижу, что недавно он перенес сильный стресс, последствия сказываются и сейчас. Я ему верю безоговорочно. А какие конкретно были пытки, ему виднее.

— Шапка на глазах, наручники, кандалы. Трое суток не пускали в туалет.

Дмитрий Аграновский: Да нет, в туалет его пускали. Вот у меня журналисты, извините за выражение, какую-то глупость спрашивают: «Почему, когда Развозжаева вели в суд, от него не пахло?».

— Потому что все говорили о том, что его трое суток не пускали в туалет.

Дмитрий Аграновский: Не совсем так. Несколько дней, по его словам, он находился вне правового поля.

— Простите журналистов за глупые вопросы. Когда тебе говорят: «Частный самолет — ой, нет, машина. Украли 18-го — нет, 19-го», то возникают вопросы, где правда.

Анна Ставицкая: Люди могут верить или не верить. Если с человеком такое произошло, то оно — произошло, и мы как адвокаты должны его защищать. Доказывать кому-то, врет он или же нет, — мне кажется, это даже странно. Мы говорим, что это произошло.

— А следы липкой ленты на его одежде были обнаружены?

Дмитрий Аграновский: На том, в чем он был одет, я, естественно, никаких следов не видел. А что значит «следы липкой ленты»? Она же никаких следов не оставляет. Ту одежду, в которой он был, в СИЗО постирали. Несмотря на то, что он просил ее не трогать. Но там так положено — строгая дезинфекция. Я не знаю, осталась ли там что-нибудь для экспертизы или нет.

— А в каком подвале он был?

Дмитрий Аграновский: Без комментариев. Вам интересно? А вот я не могу вам этого рассказать, потому что мне заткнули рот.

— Шансы на успех вы как оцениваете?

Руслан Чанидзе: В Российской Федерации они минимальны.

— Насколько я понимаю, вместе с вами работает еще один адвокат — Марк Фейгин.

Юлия Развозжаева: Да, но мы его ни разу не видели. Виолетта Волкова поехала к Лениному брату, Александру, и заключила с ним договор по доверенности от Марка Фейгина.

— Марк ходит к вашему мужу?

Юлия Развозжаева: Говорят, что ходит. Но он ни с кем не созванивается, ни с Александром, ни со мной. Александру сказали, что я как гражданская жена Лени не имею права заключать соглашение с адвокатами, он все и подписал. Насколько я знаю, всегда, когда адвокат кого-то защищает, он и с родственниками созванивается, и с другими людьми. А тут — мне вообще непонятно, что он делает, и это очень тревожно.

— Тревожно?

Юлия Развозжаева: Конечно. Мы же не знаем, что они делают с Виолеттой.

— А вы разве не можете позвонить Фейгину и спросить?

Юлия Развозжаева: Александр в ближайшее время позвонит и все спросит. Расторгнет договор. Нас немножко в ступор ввело то, что люди не общаются с родственниками напрямую. Мало того, моя сестра, Наташа, видела Фейгина в СИЗО в четверг, она передавала Лене передачу. Она сказала: «Свяжитесь с Лениной женой, вы же знаете, в каком она состоянии!». Но никаких звонков не последовало.

Марк Фейгин: возможно, я еще до суда выйду из этого дела
Ксения Леонова

— Марк, у меня к вам очень много неудобных вопросов — такая работа. Вы как вошли в это дело?

— В понедельник на прошлой неделе мне позвонил руководитель следственной группы по делу об «Анатомии протеста-2» Габдулин. Я на тот момент уже знал, что Развозжаев пропал в Киеве и непонятно, где он находится — в Москве или на Украине. Габдулин спросил, есть ли у меня соглашение о защите Развозжаева. Я ему ответил, что такого соглашения нет. У меня его тогда действительно не было. Потом оказалось, что звонил мне Габдулин из Басманного суда. У меня есть протокол судебного заседания, там прямо говорится, что Развозжаев потребовал меня в качестве адвоката. Получается, что они меня обманули. Суд-то был не в 11 ночи, а в 19.30.

— Погодите. Я вам больше скажу, суд был не в понедельник, а в воскресенье. Это протокол судебного заседания составлен 22-го. А сам суд был 21-го. В воскресенье.

— Не может быть. Надо перепроверить. Габдулин точно звонил мне в понедельник. 22-го.

— А суд был 21-го.

— Да не мог быть суд в воскресенье! Исключено. Не мог. Потому что рядом с Габдулиным стоял в этот момент сам Развозжаев. Хотя, конечно, Развозжаев может напутать. Он мне, например, когда мы с ним встречались, сказал, что похитили его в Киеве 18-го. А на самом деле его похитили 19-го. Я вот вчера у него был, и он мне сказал: мол, Марк, не 18-го, а 19-го, вот такой вот я деревянный.
— То есть вы изначально не хотели защищать Развозжаева?

— Ну, после того звонка следствия во вторник вечером к Развозжаеву ходили члены ОНК: Зоя Светова и Борщев. И Развозжаев опять попросил меня подключить. Мне передала эту просьбу Зоя. Я сутки думал.

— Над чем?

— Ну, там была неясность с явкой с повинной, звучали жуткие показания, с возможным оказанным на него давлением. Картина общая мне была ясна, но я не был уверен во всем на 100%. Понимаете? Мне было понятно, что его похитили, но было не понятно, как он давал эти признательные показания, и про явку с повинной я знать не мог. Это меня смущало. Признаться, я стараюсь избегать сложных дел, когда кто-то кого-то оговаривает или самооговаривает. Так что я подумал, все для себя определил и уже утром вступил в дело. В среду я написал им об этом, а в четверг рано утром первым из адвокатов меня пустили к Леониду в Лефортово в СИЗО. Адвокатов было много. Но меня первым пустили, я думаю, потому что они испугались масштабов дела с моим участием. Как бы это не прозвучало слишком самонадеянно и самодовольно. Ну, конечно, адвокату Денисову или адвокату Чанидзе было бы сложнее масштабно как-то об этом заявить. Понимаете? Я начал сразу в прессу давать комментарии, и это их, конечно, как-то перепугало. Они решили не рисковать и допустили меня до Развозжаева.

— И каковы были ваши первые действия?

— Первым делом я вместе с Леонидом написал две бумаги. Одна — о возбуждении уголовного дела по ст. 126 в СК — это про похищение человека. А вторая — это заявление на имя руководителя следственной группы Габдулина о том, что Леонид отказывается от явки с повинной и просит нового допроса с участием адвоката.

— Хотелось бы прояснить какие-то подробности с пытками.

— Видите, как… Никакого физического насилия к нему не применялось. Приковывали наручниками. Держали без кормежки. Ему же надо было работать, писать эти десять страниц признаний.

— Писать скованными наручниками руками?

— Ксения, мы вторгаемся все больше туда, где начинается подписка о неразглашении. Я могу сказать только, что, когда я у Леонида был в первый раз, я видел остатки скотча, такие белые полоски клея на его одежде. Притом что одежду к тому времени уже пропарили в «Лефортово» – там такие правила.

— Вы следы эти сфотографировали?

— Нет, потому что в «Лефортово» очень жесткие правила. Нельзя проносить никакие цифровые приборы. Но остатки клея я видел. В четверг (25 октября) одежда была пропаренная, чистая, с едва заметными следами белесого клея. И все.

— А, вы же под подпиской, как и остальные адвокаты. Вы ее будете обжаловать?

— Нет. Аграновский будет. А я нет, потому что я дал подписку с оговорками, только по этому делу. То есть я не буду ее соблюдать по делу по 126-й о похищении, я не буду ее соблюдать в части сведений, которые находятся вне уголовного контекста. Я не буду ее соблюдать в отношении дела 6 мая. А у следствия есть желание объединить эти дела — 6 мая и «Анатомию протеста».

— Они уже высказывали как-то это желание?

— Оно очевидно из тех документов по процессу, которые есть у меня на руках. Они хотят объединить «беспорядки» с «организаторами». Получится чуть ли не свержение режима. И потом, мне об этом и еще и Развозжаев говорил. Так что задача защиты сейчас — не дать этим делам объединиться.

— Вы проходите свидетелем по 6 мая. Вы не боитесь превратиться из свидетеля в подозреваемого?

— Ну, это не от меня зависит. Но для этого нет вообще никаких оснований. Я не прохожу нигде, кроме своего минутного выступления, в котором я не говорю ничего «такого».

— Просто, если дела объединят, то вы по УПК не сможете быть одновременно и адвокатом, и свидетелем.

— Да, не смогу, конечно. Я не буду адвокатом. Так что наша задача — не допустить объединения дел.

— Это ваша задача как адвоката или как свидетеля?

— Как адвоката. Задача адвоката доказать, что тут нет связи.

— То есть вы не считаете конфликтом интересов все происходящее? Вы же как свидетель, обладающий статусом адвоката и возможностями адвоката, не заинтересованы в том, чтобы дела сливали.

— Такой зависимости нет, и конфликта интересов нет. Но если дела сольют, то это усилит ответственность и тех, кто проходит по 6 мая, и тех, кто проходит по «Анатомии». Это сильно усугубит их положение. Тогда появится тот, кто организовывал беспорядки. А там не было организаторов, на мой взгляд как адвоката. А здесь подведут под то, что организаторами были Развозжаев, Удальцов и Лебедев. А исполнителями — те, кто кидался асфальтом. Тогда, конечно, они привели к массовым беспорядкам. А беспорядков-то не было. О каких беспорядках идет речь? Их не было.

— И ваша личная ответственность как свидетеля, который может стать подозреваемым, сильно возрастет. Дайте я попробую угадать вашу позицию по пленке. Она ложная, встречи с Таргамадзе не было?

— Я не знаю этого. Я вижу какую-то непонятную пленку, на которой непонятный звук. Мы будем подавать гражданский иск к НТВ.

— То есть это будет такая ваша специализация в этом деле, по гражданскому иску к НТВ?

— Ну да. Это нормально. Нас шесть адвокатов, в сутолоке работать невозможно. Не то что я там не смогу солировать. А просто в сутолоке, если люди не распределятся, то начинаются проблемы. Так что я буду заниматься иском к НТВ. Мне кажется, что надо потребовать показать весь исходник. Тут проблема не только в голосе и видеоряде — на это есть фоноскопическая экспертиза, которую будет проводить следствие. Все это существует в цифровом виде. И в таком виде может легко монтироваться. Подкладываться одно под другое. Компилироваться. А вопрос в том, где это снималось, как это было получено, законный ли источник получения. Гражданско-правовой порядок может дать ответы на вопросы. Потому что в качестве ответчиков будет выступать телекомпания НТВ, авторы фильма, операторы, монтажеры. Там какие-то одни и те же кадры, а люди говорят разные вещи. Как такое получилось?

— А вы будете требовать у сотрудников НТВ раскрытия источников? Вы верите, что они что-то раскроют?

— Шансов у этого дела мало. Но мы будем обсуждать все это в суде. Будем обсуждать, вправе они раскрывать или нет.

— Родственники Развозжаева недовольны тем, что вы не приехали к нему на первый опрос, 11 октября.

— Я не мог. Я занимался Pussy Riot в суде. И я Леониду сказал сразу, что приехать не смогу. И, по-моему, к нему приехала Виолетта Волкова.

— Волкова приехала 12-го. А за 11-е Развозжаеву оформили неявку.

— Они уже сами договаривались. Виолетта звонила и переносила что-то куда-то. Виолетта была единственным адвокатом, которая была на тот момент под рукой. Я не мог разорваться. Но я и говорю, что надо брать других адвокатов. Мы не можем разорваться. 3 адвоката не могут вести 100 дел.

— Просто вы одновременно говорите, что сутолока, и в сутолоке работать невозможно.

— Потому что сейчас шесть адвокатов, а тогда не было ни одного. А где вот они все были, не будем называть их по фамилии, которые сейчас в этой сутолоке? Где они были раньше?

— С ними договоры позже заключили.

— Послушайте, если исходить из того, что адвокаты были, и они были готовы вступить в политическое дело, почему они появились только после того, как дело приобрело такой масштаб? Мне вот звонят и говорят, занимайся делом о 6 мая, вот у Кривова нет адвоката. Нам нужны адвокаты. Но я не могу, я-то там свидетелем прохожу. Там, по 6 мая, много «голых» сидит. А все побежали сюда. Если бы у Леонида изначально был свой адвокат, я бы вообще не стал им заниматься. Я не очень хотел его брать. У меня хватает своих дел. Но когда он сам попросил… Когда тебя припирают к стенке и говорят: «Что ж ты такой гаденыш?» — я не могу, я иду.

— Марк, а вы 25 числа виделись с Натальей, сестрой Юлии Развозжаевой?

— Да. Она передачку носила в СИЗО.

— Просто, как я понимаю, у родственников есть какие-то к вам претензии из-за того, что вы не идете с ними на контакт. В частности, Наталья просила вас созвониться с Юлией. А вы не позвонили и вообще ни разу с женой Леонида не разговаривали.

— Это я ее просил созвониться со мной. Это я ей сказал: пусть Юлия мне позвонит. Я не знаю ни ее телефона, я вообще с ней не знаком. Я Наталье дал визитную карточку и сказал, пусть Юлия мне позвонит. Как адвокат может сам кому-то звонить?

— Родственники, насколько я понимаю, обсуждают возможность расторжения с вами договора. Вы знаете об этом?

— У меня был договор с Александром, братом Леонида. Но сейчас уже есть договор с самим Леонидом. Если он его захочет расторгнуть, то мы сможем это сделать. Но он очень не хочет это делать, я его только вчера видел. Так что родственники здесь не влияют. Это вечная история. Кому-то что-то не нравится, и сразу главным виновником становится адвокат. Когда его нет — «почему его нет?». Когда он появляется — «почему он появляется?». Это вечная история. Вечная. Возможно, я еще до суда выйду из этого дела.

Виолетта Волкова: меня следствие не пытало
Ксения Леонова

— Виолетта, вы под подпиской?

— Да, я под подпиской о неразглашении. Как и все остальные.
 

— А с чего вдруг ее взяли?

— Видимо, следствию удобно, чтобы адвокат не мог делиться с прессой материалами дела так, как это невыгодно следствию. Обычно подписка в таких случаях берется. А так по большому счету там и разглашать особенно нечего.

— Ну, я бы не сказала, что нечего. Защита сейчас признает факт встречи с Таргамадзе?

— Вот на это не могу ответить. Дело в том, что все пояснения давались по этому поводу в СМИ до подписки.

— Удальцов во всех своих интервью говорил, что он никогда не встречался с Таргамадзе и не знает, кто это такой. Но в Белоруссии был и встречался там, но не с Таргамадзе.  

— Значит, встреча была, но не с Таргамадзе.

— Такова позиция защиты?

— Вы задаете вопросы, которые чреваты для меня, равно как и для Сергея (Удальцова. — Openspace), статьей 310 УК — о разглашении информации. И я не могу вам на эти вопросы однозначно ответить.

— Кто является вашими подзащитным?

— И Сергей, и Константин, и Леонид. Но от защиты Леонида меня отстранило следствие. Я не могу участвовать в предварительных следственных действиях. Между моими клиентами возникли разногласия — из-за явки с повинной. И меня перестали допускать к Леониду. Следствие должно было дать мне право выбрать, кого я хочу защищать, но они за меня все решили. И даже постановление об отводе меня из дела по защите Развозжаева не дали на руки.

— У вас же есть еще один подзащитный, почему-то вы его не назвали, — Юрий Аймалетдинов, которого сейчас подозревают в сотрудничестве со следствием. Его, единственного из всех, не арестовали.

— Да, я являюсь его представителем. Но не могу ничего сказать. Почему-то следствие решило арестовать Удальцова, Лебедева и Развозжаева, а Аймалетдинова оставить в статусе свидетеля. Но, с другой стороны, в постановлении о возбуждении уголовного дела написано, что они могут привлечь и других неустановленных лиц. Так что мы пока не можем ничего говорить.

— Жена Развозжаева Юлия говорит, что у вас договор не с самим Леонидом, а с его братом Александром по доверенности. И что вы привели в дело Марка Фейгина, заключив с ним соглашение.

— С Лениным братом я знакома уже очень давно. Но Юлия что-то путает. Я могу только сказать, что Юлия, может, имеет какое-то представление о происходящем, но она там не присутствовала, ей рассуждать сложно. Я могу только сказать, что договоры заключены, и они в полном порядке. А дальше уже лезть в соглашение адвоката и подзащитного не имеет права никто. В том числе и следователи. Потому что, вот, например, у нас следователь очень долго интересовался, каким образом, как и где были заключены соглашения. А этим по закону об адвокатуре интересоваться в принципе запрещено.

— А как строятся ваши отношения с остальными адвокатами? Ставицкой, Чанидзе, Аграновским, Денисовым?

— У нас дружеские отношения. Другое дело, что когда в деле появляется такое количество адвокатов, и у них абсолютно разные направления защиты, работать бывает сложно. Но в конечном итоге свою защиту определяет клиент. И в данном случае это Леонид, он сам все определяет. Какие-то адвокаты — мы с ними даже не знакомы — работают на Украине, там с ними заключен договор по заявлению Руслана Чанидзе.

— То есть вы с Аграновским и прочими адвокатами общую линию защиты еще не вырабатывали?

— Она вырабатывается. Аграновский, скорее всего, будет защищать по уголовному делу, ходить с Леонидом на следственные действия. Кто-то будет заниматься Европейским судом, кто-то будет заниматься чисто составлением каких-то процессуальных документов. Мы планируем собраться с адвокатами на этой неделе и все обсудить.

— Есть ощущение некоего недопонимания между вами всеми. Как будто вас две команды: Аграновский, Ставицкая, Чанидзе и Денисов с одной стороны, а вы с Фейгиным с другой сторон.

— А как вы думаете, какое может быть понимание, если адвокаты нанимались пачками со стороны? Их родственники нанимали: брат и жена. Другое дело, что мы все друг друга знаем и понимаем, как друг с другом работать.

— А расскажите, как все происходило. Не о Таргамадзе, а о том, что вы видели своими глазами.

— 19 октября мне позвонили из ХИАСа и сообщили, что мой клиент обратился к ним за предоставлением статуса беженца. Ему начали оформлять документы. После чего он, как они полагают, он был похищен.

— Во сколько это было?

— Во второй половине дня. В третьем часу дня по Москве. Я, как только получила эту информацию, в общем-то, поняла, о ком идет речь. Потому что других клиентов, которые могли бы просить статус беженца, у меня на тот момент не было. Я сообщила его соратникам о том, что у меня появилась такая информация. И после этого мы сутки ждали известий. В этот же день мы увидели, что появилось сообщение, якобы написанное Леонидом в соцсетях. Но мы не смогли увидеть в этом сообщении каких-то ярких отличительных особенностей Развозжаева. Не буду сейчас эти особенности называть, но это сообщение не было написано лично Леонидом. Но мы думали, что, возможно, он сам поручил кому-то написать в какое-то время этот пост. Мы сейчас с этим разбираемся. Пока еще не можем понять, кто автор этого поста, откуда он был отправлен, но это дело времени. Мы докопаемся.

Потом связь с ним вообще прервалась. И о том, что он якобы совершил явку с повинной, мы узнали только на следующий день.

— Когда появился Леонид?

— В воскресенье. Мы узнали о его появлении от Lifenews. О том, что он якобы совершил явку с повинной. И сообщение о том, что в отношении него было проведено судебное заседание. И появилась потом еще эта запись, на которой он говорит, что его пытали. Я Леонида знаю очень хорошо. Уже практически в течение года. Мы с ним знакомы близко, встречались достаточно часто, чтобы я могла констатировать, что его голос на той пленке Lifenews — довольно изможденный. И что для него стоит определенных усилий сказать то, что он сказал. Что в отношении него были применены пытки.

— Пытки, которые не оставили никаких следов. Я говорила с правозащитником Владимиром Осечкиным, который о пытках многое знает. Он сказал, что после двух дней неподвижного сидения без туалета от одежды должно как минимум пахнуть. И следов от скотча не могло не остаться.

— Ходил он под себя или нет, я не знаю. Я, к сожалению, после этого у него не была. И меня следствие не пытало. По сообщению одного из моих коллег, его одежду вываривали, чтобы избавиться от налипшего клея, от скотча. Я не буду говорить, кто из моих коллег это говорил, чтобы его не подставлять.

— Просто Аграновский сказал в интервью, что в туалет Леонида пускали.

— Вообще, вы мне задаете вопросы так, что я чувствую себя идиоткой! Понимаете, я с Леонидом не говорила. Я знаю только, что на нем была одежда. Были теплые штаны. И сверху был намотан скотч, и вот на этот скотч и на одежду ему застегнули наручники на руки и на ноги. И с такими прокладками у него не пострадали руки и ноги. И потом — что, у нас, если наручники не оставляют следов, то это уже не пытки? А если оставляют, то пытки? Но это же смешно!

— А как будет выстраиваться защита? Вы будете все отрицать?

— Что значит отрицать? Мы будем отрицать то, чего не было! Я вот опять сползаю на дело Pussy Riot. Вот девушки могли легко выйти из СИЗО. Легко. Просто признав, взяв на себя вину в преступлении, которого не совершали. Скажите, это было бы правильно? Девушки решили идти честно, они решили не идти против своей совести. Так же и в этом случае. Были какие-то действия совершены, но эти действия не несли в себе состава уголовного преступления. Так что мы не признаем преступления. Мы не можем пойти против воли заявителей.

Александр Денисов: там любому будет плохо
Ксения Леонова

— Александр, можно ли вас расспросить о деле по «Анатомии протеста»?

— Я под подпиской. Причем у меня, в отличие от моих коллег, сразу три подписки. Так что я вообще ничего не могу говорить.

— А как у вас складываются отношения с другими адвокатами?

— У нас отличные отношения.

— Вы можете сказать, как там Леониду в СИЗО сидится?

— Сидится плохо. Не только Развозжаеву. Кто бы ни попал туда, там любому будет плохо. Это одинаково ужасно для всех.

— А большая у него камера? Сколько там с ним человек сидит?

— Когда мы виделись, с ним сидели еще двое. Потом один. Сейчас сколько людей сидит, не знаю. Все очень динамично.

— Он нуждается в какой-то поддержке? На суде о мере пресечения он говорил о необходимости медицинской помощи...

— Вот это я прокомментировать не смогу. А поддержка…  Ну,  Юлия Развозжаева собирает какие-то деньги в «Яндекс-кошелек». Наличие денег в кошельке хорошо. 80 тысяч — хорошо. Будет два миллиона – будет еще лучше.

Выдержки из протокола заседания суда 21 октября по избранию меры пресечения Леониду Развозжаеву, полученные Openspece от источника, близкого к следствию.

Судебное заседание начато 21.10.2012 в 19.30, окончено в 20.30.
Протокол судебного заседания составлен 22.10.2012.
Председатель суда: Солопова О.Н.
Секретарь суда: Коротова Е.Г.
Прокурор: Филипчук П.И.
Адвокат обвиняемого: Квасов И.В
Следователь: Габдулин Р.Р.
Подозреваемый: Развозжаев Л.М.
Перед началом заседания Габдулин Р.Р подал ходатайство о проведении закрытого заседания в связи с тайной следствия.
Ходатайство было удовлетворено Солоповой О.Н.
Габдулин Р.Р. ходатайствует о заключении Развозжаева Л.М. под стражу в связи с тем, что Развозжаев Л.М. подозревается в совершении преступления, предусмотренного ч.1, ст. 30,  ч. 1, ст. 212.
Судебное заседание открыто.
Реплика Развозжаева Л.М: «Ваша честь, я прошу вызвать в судебное заседание для защиты моих интересов адвоката Фейгина Марка Захаровича, и оповестить депутата Государственной Думы Илью Пономарёва о том, что я задержан и доставлен в судебное заседание. Кроме того, я плохо себя чувствую, в связи с чем я прошу оказать мне медицинскую помощь. Я плохо спал трое суток, я очень устал. Меня долго допрашивали».
Реплика Габдулина Р.Р: «Ваша честь, я возражаю против удовлетворения заявленного ходатайства о вызове в судебное заседание адвоката Фейгина, поскольку подозреваемым, либо его родственниками, в настоящее время не заключено соглашение с данным адвокатом, что подтвердил по телефону адвокат Фейгин М.З. По поводу уведомления депутата Государственной Думы Ильи Пономарева о задержании подозреваемого я также возражаю, поскольку уголовно-процессуальным законодательством РФ определен круг лиц, подлежащих уведомлению в случае задержания лица в качестве подозреваемого. Кроме того, Развозжаев Л.М., как помощник депутата, не относится к категории лиц, в отношении которых предусмотрен особый порядок производства по уголовному делу. По поводу оказания медицинской помощи подозреваемому в настоящем судебном заседании я также возражаю, поскольку в ходе допроса он указал, что здоров, и каких-либо заболеваний не имеет».  
Реплика Развозжаева Л.М.: «Ваша честь, я против ходатайства следователя об избрании мне меры пресечения в виде заключения под стражу, поскольку я не признаю себя виновным. Я выехал на Украину 15-16 октября 2012 года и находился там по делам бизнеса и предстоящих выборов. Находясь на Украине, я пришел в ООН, чтобы получить политическое убежище, поскольку в настоящее время мне угрожают неустановленные лица, в связи с чем я опасаюсь за свою жизнь, и жизнь своих близких родственников. Я готов сотрудничать со следствием, являться по первому требованию следователя, в случае обеспечения мне и моей семье безопасности».
Суд переходит к исследованию письменных материалов дела: акт исследования видеозаписи от 10 октября 2012 года, протокол допроса свидетелей: Малкова А.Е., (сотрудника дирекции правового вещания НТВ. – Openspace)  Смирновой Н.Е. (сестры жены Развозжаева. – Openspace).
Протоколы допроса в суде не оглашаются.  

Определение суда: «Развозжаев Л.М. подозревается в совершении преступления, предусмотренного ч.1, ст. 30,  ч. 1, ст. 212. Развозжаев Л.М подозревается в совершении приготовления к преступлению против порядка управления, относящегося к категории тяжких преступлений, за совершение которого предусматривается наказание сроком свыше 2-х лет. Развозжаев Л.М. располагает обширными связями в среде лидеров различных общественных и правозащитных организаций, и даижений на территории Российской Федерации и за рубежом, а также в органах государственной власти. Он неоднократно выезжал за пределы Российской Федерации, документирован действующим заграничным паспортом, не имеет постоянного места работы, не проживает по месту постоянной регистрации в городе Ангарск, Иркутской области, и может продолжить заниматься преступной деятельностью, поскольку его деятельность была пресечена на стадии приготовления к преступления. После возбуждения уголовного дела скрылся от следствия. Оставаясь на свободе, может вновь скрыться от следствия и суда, поскольку в настоящее время не все участники установлены, и подозреваемый может лично, или через других лиц, совершить действия, направленные на уклонение от уголовной ответственности, а также уничтожить доказательства предварительного расследования».

Постановление суда: «Суд постановил избрать в отношении Развозжаева Л.М. меру пресечения в виде заключения под стражей до 16 декабря 2012 года».