5. «Сказка Арденнского леса»
«Мастерская Петра Фоменко», режиссер Петр Фоменко

Мюзикл Юлия Кима в «Мастерской Петра Фоменко» можно назвать абсолютным и безоговорочным торжеством стиля Фоменко. Это, так сказать, Фоменко в кубе. Фома Фоменкович Фоменко. Все милые сердцу прыжки и ужимки его артистов, легкие взбеги на лестницы-стремянки и столь же легкие спуски с этих лестниц, все ироничные à part и кокетливые выглядывания из-за колонн явлены тут в радующем глаз изобилии. Руководитель «Мастерской» опять, причем с самого начала, обнажает лицедейскую природу всего происходящего, а заодно и всего сущего. Он ведь ставит свою театральную шутку о главном. Ну, в смысле — о смысле жизни. О ее быстротечности и бренности. О том, что, только играя, переодеваясь, изменяя обличья, можно на время забыть о других, воистину опасных миражах — вроде власти или земной славы.

Фоменко уже дважды (первый раз в конце 60-х) обращался к «Сказке Арденнского леса», и ее дважды быстрехонько убирали из репертуара как неблагонадежную. В мюзикле Кима не было и намека на эффектное фрондерство, но в нем ясно ощущалось неприятие фальши, притаившейся во всех закоулках «совка» (только в Арденнском лесу от нее и спасешься). Иными словами, это было очень шестидесятническое высказывание, а, положа руку на сердце, прямое проявление шестидесятничества в нынешнем культурном контексте кажется чем-то малосъедобным. Уж очень много в этом времени было социальной утопичности и нравоучительной дидактики, разоблачения одних идеалов во имя других, в которые твердолобые представители поколения до сих пор верят с фанатичной истовостью.

Мюзикл Кима лишен твердолобости. Он пронизан спасительной самоиронией, которая, как «протейский» стиль Фоменко, тоже спасает и от веры в миражи, и от пугающего осознания важности своей культурной миссии. Ким и Фоменко знают, что жизнь — это всего лишь игра с несчастливым концом. Просто сыграть ее надо так, чтобы потом, в другой (будем верить, более счастливой) жизни, не было мучительно стыдно.


6. «Троил и Крессида»
Театр имени Евг. Вахтангова, режиссер Римас Туминас

Стоит ли говорить, что первый спектакль, который знаменитый литовский режиссер поставил в качестве худрука Театра Вахтангова, стал испытанием на прочность и для труппы академического театра, и для режиссерских принципов самого господина Туминаса. И в общем и целом они это испытание выдержали.

Эта путаная, громоздкая, дробная, местами словно и не Шекспиром написанная (вероятно, в ней и вправду много экстраполяций) пьеса сильна удивительным попаданием в стиль времени. Ибо если что и удается современному театру, кино, равно как и современной словесности, то это именно картины всеобщего распада и полураспада. Эдакие страшные фрески про уродов и нелюдей. Гротесковую природу шекспировской пьесы, с очень неприглядной стороны рисующей Троянскую войну и ее героев, Туминас доводит не до логического даже, до абсурдного конца. Париса (Олег Лопухов) он превращает в полуребенка с порочным лицом. Саму Елену Прекрасную (Мария Аронова) — в раздобревшую, страдающую целлюлитом матрону, без стеснения обнажающую свои прелести прямо на военном параде. Ахилла и Патрокла — в сладкую гомосексуальную парочку, где женоподобный Патрокл выше своего нарциссически мужественного возлюбленного на две головы. Вся скверна, притаившаяся у героев Шекспира внутри, Туминасом визуализирована. Иногда это сделано очень изобретательно и броско. Виден класс режиссуры, видна твердая рука мастера. Видна работа с артистами (особенно хороши Владимир Симонов в роли Пандара и Сергей Епишев в роли Патрокла). Правда, ярких образов и смелых картинок хватает в лучшем случае на час (а спектакль идет без малого четыре). Но факт появления на давно уже дряхлеющей академической сцене явных признаков режиссерского мышления сам по себе уже отраден.


7. «Жизнь удалась»
Театр.doc, режиссер Михаил Угаров

Интересный случай, когда пьеса и спектакль, будучи безусловно удачными, тем не менее закрывают очень важную тему «новой драмы». А точнее, демонстрируют ее исчерпанность. Определить тему можно так: жизнь (а иногда и смерть) одноклеточных. Уточним: не просто неких социальных низов, а именно одноклеточных представителей этих низов. В конце концов, у Горького в пьесе «На дне» мы тоже видим обитателей ночлежки, а не членов Академии наук. Но горьковские обитатели Барон, Актер, ницшеанствующий Сатин, проповедующий Лука — это сложносочиненные личности. «Новую драму» сложносочиненные личности интересуют так же редко, как сложносочиненные предложения. Ее интересует городской планктон. Так вот пьеса Павла Пряжко «Жизнь удалась» и ее изящно-минималистская постановка, осуществленная Михаилом Угаровым, — это подлинный гимн жизни одноклеточных.

Молодой и плодовитый Пряжко — очень талантливый человек. Он обладает слухом истинного драматурга и острым зрением естествоиспытателя. Он блистательно овладел речевым паноптикумом одноклеточных. А его пьеса — это великолепная драма-обманка, ибо по всем литературным законам ее архетипический сюжет (соперничество двух братьев за женщину) должен закончиться какой-то впечатляющей кодой — убийством, дуэлью, самоубийством. Ну, на худой конец, отъездом одного из героев куда-нибудь далеко, лучше на войну... Но странные существа с тремя извилинами и тридцатью словами, которых описал Пряжко, такие поступки совершать не умеют. Они умеют просто жить, как живется. Плыть, как планктон, подчиняясь течению воды. Они не злодеи, не извращенцы, не подлецы (все эти слова применимы к более высокоорганизованным особям). Просто одноклеточные, и все. С диагнозом, как говорится, не поспоришь.

Я вот только думаю: а если Павел Пряжко прав и жизнь планктона, что бы в ней ни случилось, всегда «удалась», может, и бог с ним, с этим планктоном? Пытаться понять, чем поведение амебы отличается от поведения инфузории, — это задача с простым ответом. И Павел Пряжко его уже дал: да ничем не отличается. Он окончательно и бесповоротно закрыл главную тему «новой драмы». Пора открывать другую.


8. «Парикмахерша»
Театр «Практика», режиссер Руслан Маликов

Случай принципиально отличный от спектакля «Жизнь удалась». Пьеса Сергея Медведева по своим литературным достоинствам, на мой вкус, несколько уступает пьесам талантливого Пряжко. Но зато сама идея скрестить интонации и приемы «новой драмы» с чистым жанром (в данном случае с мелодрамой) представляется не просто интересной, но еще и перспективной. История про чистую душой Ирину (она прекрасно сыграна Ингой Оболдиной), которая влюбилась по переписке в рецедивиста-афериста, а он ее обобрал и чуть не укокошил, рассказана Медведевым трогательно и иронично. Автор «Парикмахерши» почти вплотную приблизился к черте, за которой его пьеса могла превратиться в сериальное мыло. Но черту эту не перешел. И в постмодернистский стеб тоже не свалился. Руслан Маликов очень точно нашел визуальный эквивалент этой трогательно-ироничной интонации пьесы. Декорации спектакля похожи на детскую книжку-раскладушку. Режиссер листает ее, как страницы чужой жизни, доказывая, что и посреди этого картонного, наивного, кажущегося ненастоящим мира можно отыскать настоящие чувства и даже страсти.

Игра с разными жанрами для кинематографа давно уже стала одним из главных источников эстетической энергии. Театр, как и современная драма, прибегает к этой игре куда реже. А жаль. Зря, что ли, Робер Лепаж, чей грандиозный «Липсинк» нам совсем недавно показали на Чеховском фестивале, так легко и дерзко любит делать крен то в детектив, то в ту же мелодраму? Было бы крайне глупо сравнивать создателей «Парикмахерши» с Лепажем, но задуматься: а может именно в такой игре с жанрами и скрыты какие-то новые возможности для развития театрального языка? — наверное, все же стоит.