Надя. Эти были вежливые еще, они даже в квартиру не заходили, не следили, как я собираюсь-одеваюсь. Они были явно подключены в последний момент, не знали ни сути дела, ничего.

Сеня. Это было в десять утра, полтора часа мы стояли в пробке на Ленинградке. Когда мы уезжали, мент говорит своим: «Химкинские здесь пусть остаются». Значит, точно обыск будет (ордер они потом уже вечером себе на коленке выписывали). Они сами не знали квартиры, даже подъезд по машине вычислили. Дебилы.

Надя. Когда приехали в Химки, меня увели внутрь, а Сеню там мурыжили еще полчаса. Ну, понеслась. Сначала один кабинет: там пятеро мужиков сидят, посередине стул. На стул посадили меня. И началось: «Вот, мы все про вас знаем, нам надо раскрывать грабежи-убийства, а мы тут вашей сраной акцией занимаемся. Мы серьезные люди, это всё оперативные сотрудники с большим опытом. Мы всё знаем». Это у них любимая тема.

Потом перевели в другой кабинет, сидят два суровых мужика, а жарко уже, дым такой. Они молчат, сидят и курят. У меня с собой был журнал «Власть», как раз про Химки, с дикой рожей Путина на обложке. Открыла журнал. Спрашиваю у них: «Курить можно?» – «Нет». – «Воды можно?» – «Нет». – «Спасибо, очень мило».

Тут заходит главная мразь. Начальник уголовного розыска по Химкам. Потный, мерзкий мужик, он садится и следующие полтора часа впрягает мне, что на нас уголовка... Я спрашиваю: «В каком мы статусе?» Он: «Какой тут может быть статус, если это сговор? Если вы всё знали, и знали, что делаете, и во всем их поддерживали. Это уголовное дело, милочка». Потом начал мне втирать в подробностях, что будет на зоне, что со мной сделают, что с Сеней, в таких подробностях... У него явно психика повреждена, мужик реально маньяк. Тут приходят опера, четыре человека, которые обыск проводили. Такие радостные. Ну всё, говорят, пойдем регистрировать вещдоки, как вы всё запрятали-то!

Сеня. Ко мне по пути они тоже заходили. Самое интересное, что при обыске не нашли у нас один ноут, старый нетбук, он в шкафу валялся. Они не заметили флеш-карту, которая на столе лежала. Зато нашли кусок какой-то старой материнской платы, изъяли.

Надя. В протоколе обыска написано, что у меня «изъяты материалы, свидетельствующие о преступной деятельности, а также материалы, запрещенные к свободному гражданскому обороту». Перечислены: фотоаппараты, ноутбук, флеш-карты...

После новых матов и угроз меня отвели в третью комнату. Там сидел мужик какой-то, я у него смогла вытребовать воды. Потом прислали деда ко мне, ему лет шестьдесят, – такой, видимо, опытный опер. Он стиль хохмача использовал: «О, деточка, хе, давай посмотрим фоточки-то, э!» С прибаутками.

Все время еще заходили какие-то люди, говорили какую-нибудь гадость по поводу того, что делают с экстремистами, и сразу уходили. Больше десятка.

Сеня. У меня еще отдел «Э» был. Я даже повторять не буду, со мной в такой же стилистике общались. Только пугали больше Надей. И знаешь, я чувствую уже, что они бесятся: «Ты чё вообще думаешь, мы и вас закрыть можем... Или одного из вас посадим, а другой будет давать те показания, которые мы скажем». Такие разводки. В тот момент я и правда подумал, что всё, что они могут нас тупо закрыть.

Им надо отчитаться. Им нужен протокол, им нужны или новые подозреваемые, или какие-то свидетельские показания. Они не могут сказать: мы ловили человека пять дней, мы сутки его держали, а теперь отпускаем, он нам ничего не сказал. Они дико бесились все.

Надя. Меня забрал следак, в отдельный кабинет. Тут начальник подбегает: «Все, заебала. Сколько ты часов тут ебешь нам мозги? Ты не хочешь сотрудничать, ты с нами неоткровенна». И следаку такой: «Всё, в камеру». Я говорю: ну пойдемте, я имею право воспользоваться 51-й статьей? Да. Адвокат мне будет? Да. Пойдемте. До двери доходим, они разворачиваются, начальник начинает орать, прям орать, что генералы ебут их с утра до ночи уже неделю, некого отправить даже на квартирную кражу. Два раза в день доклад Медведеву... Я говорю: «Путину». Он: «Нет, Медведеву».

«Сейчас тебя запрем, а там суд потом разберется». И я понимаю, что да, им сейчас можно, им дали отмашку, они могут посадить любое количество людей.

Сеня. Странно, что они сразу кучу людей не пересажали. Объяснение только одно может быть: реально очень жесткий приказ сажать только организаторов. А они и так уже с Лешей и Максом в лужу сели.

Надя. Они говорят: «Вот муж ваш все рассказывает». Классика пошла. Я говорю: ведите к мужу.

Сеня. И мы практически в этой комнате успели договориться о показаниях. Мы что сделали – указали на людей, которых они нам сами показали и назвали по имени. «Это такой-то?» Да, это он. Мы в итоге указали людей, которые и так находятся в розыске, про которых мы к тому же знали, что сразу их не возьмут. Менты их и так знают.

У нас там к пяти вечера начался официальный допрос. Меня допрашивал очень молодой следак, адекватный парень, гордился своим знанием субкультурной среды. Он был очень корректный. Спрашивает: «Что ты можешь сказать про этих ребят, каких они убеждений придерживаются?» Я говорю: ненасильственных, антиавторитарных и так далее. И он так и пишет в протокол. Для суда мои показания никакие. Я про Макса и про Лешу честно рассказал, что обоих их видел без масок, они были в толпе, ничего не делали, только лозунги выкрикивали. Так ведь и было в реальности.

Надя. Мне не так повезло. На меня следак опять орал, скакал, менял формулировки мои в протоколе... Мне было настолько похуй уже, что, когда он вышел за водой и сигаретами, я залезла к нему в ноутбук и изменила одну формулировку обратно. Реально плевать уже на все.

Сеня. До конца ведь было непонятно, выйдем мы оттуда или нет.

Надя. Потом вдруг говорят: а теперь поедем в другое отделение химкинское, заноситься в свидетельскую базу. Тут только мы узнали, что мы все-таки не подозреваемые. Время полдесятого. Там, говорят, отпечатки снимут. Со свидетелей, да? Ну, там нарушение уже всех норм вообще. Сдали нас какому-то молоденькому сотруднику и уехали. Тот вообще реально не понимал, что с нами делать. Он с нами очень вежливо и трогательно себя вел.

Сеня. Так что нам еще повезло, конечно. Многих брали куда более жестко, людям вышибали двери. Вообще взяли дофига народу. Всех, кто как-то оказался в милицейских списках. Мы реально думаем, что масштаб репрессий – это сотни, реально сотни человек. Никто не был готов к таким репрессиям. Явно очень многих пиздили, далеко не только тех, кто потом решился заявление написать.

Надя. Многие боятся, это понятно. Надо держать в голове, что это часто молодые очень ребята-девочки, еще школьники, которых запугать довольно просто. Их даже не надо головой бить об стол, я уверена. И я уверена, что они дают показания, которые нужны ментам.

Сеня. Похоже, их действительно интересуют те люди, которые эту акцию придумали и организовали. Чтобы повторить не смогли. Хотя сейчас кажется, что менты уже заебались и тупо роют под Макса и Лешу, вышибают показания на них. Судя по тому, что они начали в какой-то момент всех пиздить как оголтелые, ничего не стесняясь...

Но при этом они не верят абсолютно до сих пор, что антифа могли сами организовать все это. Они абсолютно не верят, что не было какого-то заказчика, и Кремль не верит. Судя по тому, как они с нами разговаривали, они абсолютно в этом убеждены. Достали нас этими вопросами: «А вы знаете, сколько за это заплачено? А вы знаете, что все это не просто так и за ними стоят другие люди? Расскажите, сколько заплатили вам».

Надя. Потом очень странная история была. Один человек, вполне взрослый и серьезный, отдал мне в пользование свой ноут – у нас-то всё забрали. И вот мы созваниваемся, договариваемся о встрече, чтобы он мне ноутбук передал. Встретились. Уже тогда мне не понравился один дядя в углу пустой кофейни – все время что-то строчил в ноутбуке, периодически поворачивая к нам ухо.

Когда мы выходили, я сказала, довольно громко, что еду встречаться с подругой. Сели с ней в маленьком кафе, ноут стоял, прислоненный к стене, рядом моя большущая сумка, потом моя нога. Сумка потрепанная. Пару раз я проверяла, стоит или нет. Потом увлеклась разговором. А потом вдруг поняла, что ноута нет. То есть его вытащили вместе с сумкой у моей ноги практически. Круто сработано.

Официантки не видели ничего. Камеры, как говорит охрана, почему-то отключены. Я не верю, что это обычные воры: почему они не прихватили и вторую сумку и кошелек, который достать было легче легкого? Почему польстились на потрепанную сумку, когда вокруг хипстеры с понтовыми ноутами в модных чехлах? И почему это все произошло сразу же, как только ноут попал ко мне. Похоже, менты не поверили, что я действительно стерла все фотографии, и решили, что вот теперь мне их возвращают.

Сеня. После допроса за нами некоторое время следили, меня вообще вели внаглую, глядя в глаза. Специально нервировали, наверное. Поэтому мы в какой-то момент не выдержали, сорвались в другой город, выключили все мобильные телефоны, звонили с местного телеграфа, кругом заезжали в Белоруссию, чтобы только купить в Калуге симку. Теперь только вернулись. Но все равно постоянно на нервах, расслабляться не приходится.


Александр Бидин, активист «Кампании за освобождение химкинских заложников». Таких репрессий, конечно, никогда не было. Это принципиально новый уровень. Да, действительно, были какие-то хаотические действия, но они носили эпизодический характер, когда, допустим, «антиэкстремистам» надо было выполнить план или еще что-то такое. И там возникали некоторые проблемы, и каждый раз это был нонсенс, но, после того как мы заявляли об этом в СМИ, они приостанавливали свою бешеную активность. А сейчас мы видим такое системное давление на всю среду, то есть они всех шерстят, пытаются как-то всех выявить и всех прессануть. И под таким давлением находится очень много людей, наверное, где-то несколько тысяч человек по Москве. И следствием этих репрессий, я считаю, может быть вообще разрушение антифашистской среды. Они в принципе могут загубить какой-то росток здорового общества, свободного от нацистов.

Сейчас нельзя забывать, что власть продолжает удерживать заложников – Максима Солопова и Алексея Гаскарова. Мы не должны все это так оставлять. Мы планируем какие-то акции в их поддержку, скоро будет проводиться День единых действий: необходимо показать, что судьба этих людей волнует очень многих – в разных городах России, в разных странах. Потому что в Европе, например, такие же проблемы с нацистами. И они прекрасно понимают и то, какая сложная у нас ситуация, и то, что арестованные просто были публичными фигурами, которые выступали от лица движения. Конечно, очень многие солидарны с ними и понимают, что они должны быть освобождены.

Ссылки

• Андрей Лошак. Я против, 15.01.2010
• Андрей Лошак. Красные мартенсы, 14.12.2009
• Мария Филиппенко. Антифа, который не хочет быть антифа, 20.05.2009