Трагедия в карикатурах

Только что открывшийся сайт-архив русской эмигрантской прессы 20–30-х годов – важнейшее и невероятно наглядное пособие для воспитания исторического мышления

Имена:  Федор Сумкин

Открывшийся только что электронный архив эмигрантской прессы межвоенного периода Librarium пополняется постоянно, но не быстро: создатель сайта, дизайнер Федор Сумкин, с группой добровольцев сканирует, чистит и обрабатывает журналы, газеты, фотографии и документы по мере возможности; пока что основу архива составляют номера журнала «Иллюстрированная Россiя», который выходил в Париже на русском языке с 1924 по 1939 год. Создатели обещают, что в дальнейшем изданий станет гораздо больше — обещают берлинский журнал «Жар-Птица», парижский «Дни» под редакцией Керенского, юмористический журнал «Сатирикон», рижский журнал «Для Вас», уже сейчас можно изучить харбинский «Рубеж» от 2 апреля 1938 года... Сайт задуман как аналог архива американского Конгресса, на котором можно скачать любой документ или фотографию в хорошем разрешении.

Уже и тех номеров «Иллюстрированной Россiи» за 1926 и 1927 годы, которые доступны сейчас, читателю хватит надолго. Это совершенно захватывающий срез культурной, общественно-политической, эмигрантской, международной и даже советской жизни. Но еще важнее, что это срез человеческого сознания, выполненный в практически стерильных экспериментальных условиях.

Филолог, историк, профессор Андрей Зорин в недавнем интервью журналу «Афиша», говоря о плодах современного российского образования, упомянул о студентке, считавшей, что Сталин жил в XVII веке: «Проблема же не в том, что она не знает, в каком веке жил Сталин, — в “Википедию” залезет и узнает. Проблема в том, что она не понимает, что такое век. Она не понимает, что бывают разные исторические эпохи, что одна сменяет другую и что то, что возможно в одной эпохе, невозможно в другой. А в таком случае “Википедия” не поможет. Если у тебя нет в голове этой матрицы, знание годов жизни Сталина тебе ничего не даст. Задача — научить человека думать исторически о том, что происходит, видеть себя в истории». А для этого сначала неплохо бы научиться видеть в истории других, и делается это с помощью документов. Русские эмигранты в междувоенный период представляют собой совершенно особенный случай для изучения: это общество, помещенное в чужую среду, с которой оно долгое время не смешивалось, как масло с водой, и в которой оно было видно как на ладони. Эмиграция — это законсервированный язык (постоянно умножавшиеся французские заимствования, которые без передышки высмеивали эмигрантские юмористы, в силу исторического двуязычия образованной части российского общества, собственно, не были новостью) — и это законсервированное сознание людей, которые как никто «видели себя в истории», отдавали себе отчет в том, что «огромный, неуклюжий, скрипучий поворот руля» происходит прямо сейчас, на их глазах, и что их отнесло на обочину, где они стоят, обернувшись назад, в сторону горящего Содома, и свидетельствуют. В своих наиболее патетических проявлениях это самоощущение давало мессианскую идею Мережковских — «Мы не в изгнанье, мы в посланье»; мысль о том, что эмигранты — последние хранители русской культуры, которую они должны в неизменном виде сберечь и положить на место, когда большевистский морок минет и они вернутся в Россию на белом коне. Но это отношение к себе самим как к последним могиканам давало им также невероятно редкую способность посмотреть на себя со стороны, проще говоря, большую самоиронию (которой нам, на мой взгляд, так сильно не хватает сегодня) — вот, скажем, пронзительная карикатура «Как мы возвратимся в Россию»:





«Иллюстрированная Россiя» — литературно-иллюстрированный журнал, то есть легкое чтение, и в этом смысле он особенно показателен. Исторические катаклизмы начала двадцатого века, прокатившиеся по России катком, и эмигрантское существование, отмеченное физическим и душевным голодом, почему-то наряду с трагическими произведениями произвели в русской литературе расцвет юмористики. Сейчас у нас известны — да и то довольно маргинально известны — самые яркие ее представители вроде Саши Черного, Тэффи или Аркадия Аверченко, чья проза действительно оказалась способной пережить миновавшую злобу дня, в отличие от их коллег обаятельного, но менее глубокого дарования. Но одно дело — читать об абсурдистской, трагикомической эмигрантской жизни в рассказе Тэффи, а совсем другое — видеть, как эта самая жизнь проступает всей своей правдой сквозь литературные поры фельетона окружающим его внелитературным контекстом.

Вот, например, номер 3 «Иллюстрированной Россiи» за январь 1926 г. Карикатура под названием «Новое искусство», звучащая и сегодня необыкновенно свежо:





Дальше — трогательная человеческая история из желто-политической хроники: «Сын румынского короля Фердинанда, принц Карл, в 1918 г. в Одессе женился морганатическим браком на дочери генерала Ламбрино. Но в 1921 г. брак этот был расторгнут, и принц Карл женился вторым браком на принцессе греческой Елене. Однако 30-го декабря 1925 года принц Карл отрекся от престола и, по слухам, собирается начать дело о разводе, чтобы снова вступить в брак со своей первой женой. Наши фотографии изображают: слева — принца Карла; справа — принцессу Елену с ее сыном Михаилом, новым наследником румынского престола». Страница парижских мод, напоминающая, наоборот, отчет с театра военных действий и включающая в себя необычное употребление термина «феминизм»: «Еще недавно все женские фигуры, одетые по моде, были точно вычерчены по линейке. В силуэте не было никакой воздушности, никакой волнистости; всюду подчеркивалась линия и бросалось в глаза смыканье углов; материи были неяркие... Вообще в женской одежде чувствовалась “скупость” моды. Однако в результате напряженной борьбы между сторонниками двух противоположных начал победа осталась за защитниками идей “феминизма” и мода вернулась к ярким, живым тонам, к волнистым линиям и к мягкому силуэту. Большинство новых моделей напоминают уже не сухой острый чертеж, а сочные акварельные наброски».

Лаконичная, но немного шокирующая смакованием подробностей новость: «Известный поэт Сергей Есенин покончил жизнь самоубийством, повесившись в комнате одной из Петербургских гостиниц. Перед тем как повеситься, Есенин вскрыл себе вены. На столе в его комнате найден отрывок стихотворения, написанный кровью». «Воспоминания русского Шерлока Холмса» (записки бывшего начальника Московской сыскной полиции А.Ф. Кошко). Обязательный «роман с приключениями» Габриэля Бернара «Король кинематографа». Афиша благотворительного концерта в пользу русских безработных и инвалидов во Франции. Анонс выхода новой книги Ив. Бунина «Митина любовь» и др. Произведения 1924 г. В следующем номере отыскиваются сатирические стихи «Наркомпрос и балерина» (воображаемая переписка Айседоры Дункан с Луначарским) и фоторепортаж о расколе среди коммунистов в Москве («Борьба между “Зиновьевцами” и “Сталинцами” на XIV съезде Коммунистической партии») — я не изучала специально сталинскую иконографию, но не думала, что наткнусь на прежде не виденный снимок. Юмористический отдел — «Эмигрантская энциклопедия»: «Латвия — монолит в смысле визы. Почти как Польша. А жаль! В Латвии имеется Рига, а в Риге — газета “Сегодня” и русские меньшинства, в виде русской кулебяки, русского снега и других, не менее приятных, вещей; Ломовая лошадь — эмигрантский журналист; Луначарский — шут гороховый; Нарком — се тот, кого никто не любит и все живущее клянет. Впрочем, последнее утверждение нуждается в поправке Годнева. Клянет не все живущее. Часть живущего к нему даже в гости ходит, не говоря уже о скупке краденого. Надежды — юношей питают. А кто не юноша, пусть не пробует — никакой питательности. Проверено на опыте всей эмиграции».

В отличие от читателя 1926 года нынешний читатель знает, как называлась гостиница, где повесился Есенин, что было в его предсмертной записке и кому она была адресована, и часто относится к покойному поэту не менее сдержанно, чем эмигрантская пресса, — и все равно свежее известие о его смерти между будничным шумом, парижскими модами и анонсом новой бунинской книжки производит совершенно особенное впечатление, которое трудно описать: ощущение человеческой истории в 3D.

Художественную литературу, критику, публицистику, поэзию русской эмиграции давно издали, переиздали, изучают в школе и в университете. А это — пена дней, которую едва ли кто-то взялся бы издать, потому что факсимильная печать стала бы делом явно убыточным, а воспроизводить это иначе не имеет смысла. Но эту-то пену, мне кажется, и следует изучать в школе, чтобы дети не думали, что Сталин жил в XVII веке. Даже хорошо, что Librarium.fr находится пока в стадии разработки (версия для айпада воспоследует) и там еще не очень много материала: есть время изучить все, лист за листом, — и это действительно затягивающее чтение. ​