Стивен Гандл. Гламур

Из книги Гандла становится понятно, отчего путинское правление оказалось столь благоприятным для расцвета гламура

Имена:  Стивен Гандл

Книга Стивена Гандла «Гламур» вышла в «Библиотеке журнала “Теория моды”» — эта серия знакомит нас с теми культурологическими исследованиями, которые на Западе принято обозначать как fashion studies. С исторической точки зрения понятие гламура выходит далеко за рамки мира глянца и набора значений, обычно ему приписываемых.

Теория моды, в свою очередь, включает в себя широкий круг тем — от собственно истории костюма и вопросов символики и семиотики цвета до гендерных исследований и проблем социальной идентификации. В начале XX века теорию моды может интересовать фигура фланера, а спустя сто лет феномен киборга, причем и то и другое — с точки зрения сменяющих друг друга разных типов взаимоотношений человека и окружающей его среды. В англоязычном научном мире этот спектр тем под таким углом зрения разрабатывается давно, поэтому пока «Библиотека журнала “Теория моды”» состоит в основном из переводных книг; среди них есть и классические труды, и вполне свежие исследования.

Ко вторым относится и книга Стивена Гандла, написанная в 2008 году. Предмет исследования тоже, как может показаться, имеет самое непосредственное отношение к современности, но, как выясняется, это не совсем так или даже совсем не так. Материал книги — история гламура от Браммела и Байрона до принцессы Дианы и Пэрис Хилтон, от двора Наполеона до кофеен и варьете, от куртизанок до супермоделей. В центре внимания Великобритания, Франция, США и, в меньшей степени, Италия. В книге одиннадцать глав: «Гламур и Новое время», «Чары города», «Рождение сексуального призыва», «Богатство, стиль и спектакль», «“Общество кафе” и публичность», «Голливудская система звезд», «Париж, Рим и Ривьера», «Гламур и массовое потребление», «Фотография и образ женщины», «Стиль, подделка и излишество», «Современный гламур».

Гандл показывает, как появление буржуазии, размывание социальной структуры, распространение идеи равноправия, развитие СМИ и свободного рынка, массовое производство товаров породили гламур — «соблазнительный образ, который близко связан с потреблением». Впрочем, автор дает еще не одно определение этому трудноуловимому и в то же время такому материально насыщенному явлению.

Само слово ввел в обиход Вальтер Скотт в 1805 году в «Песни последнего менестреля», подразумевая под ним магическую способность к преображению, «воздействие колдовства, вызывающего обман зрения, при котором люди и вещи кажутся не такими, какие они есть на самом деле». (На всякий случай заметим, что в классическом русском переводе Рождественского и Гнедич glamour, естественно, переводится как «волшебство», а не как «гламур».) Вальтер Скотт, конечно, не мог предположить, что станет у Гандла влиятельной фигурой в деле зарождения и распространения гламура как идеи другого лучшего мира, очаровывающего своей экзотичностью и волшебством, — мира, частью которого может стать любой, и в этом секрет его притягательности. Стоит заметить, что основной метод Гандла — ретроспекция, когда история рассказывается назад, хотя книга и выстроена хронологически: от Нового времени к куртизанкам и далее, до супермоделей и руководств «Как сделать роскошную диадему своими руками». Гламур, гламуризация, гламурный образ — все эти определения применяются по отношению к произведениям Вальтера Скотта, как и к содержанию первой, условно говоря, исторической, части книги, события которой происходили до начала XX века (то есть до широкого распространения слова «гламур» в его современном понимании). В этом ряду оказались Байрон (конструирование собственного образа, притягивающего внимание), Наполеон с Жозефиной (парвеню, окружившие себя роскошью и завладевшие умами масс, показавшие, что славу и величие можно приобрести, а не наследовать), французские куртизанки (женщины из низов, занимавшиеся моделированием, «изобретением» себя, пробившиеся наверх и сделавшие полусвет частью массовой культуры), перестройка Парижа Османом (когда город стал более приспособленным для торжеств и показов), городская культура кофеен и театров (где каждый мог показать себя и посмотреть на других) и другие подобные вещи. Возможно даже, что ретроспективный метод таит в себе опасность некоторого искажения в угоду теории. Зато для понимания того, что происходит с нами сейчас, эта история открывает многое.

Вот, например, как устроена вторая глава книги, «Чары города», где рассказывается о благоприятной среде, в которой распространялся и расцветал гламур, — городской столичной сумятице, новом человеке в новых обстоятельствах, Париже и Лондоне. С середины XVIII века Париж становится альтернативой Версалю как центру притяжения, а Лондон развивается как город торговли, работы, магазинов и развлечений. «Магазины и театры способствовали развитию культуры хвастовства, культуры выставления напоказ, характерной для визуального опыта жизни метрополиса и придающей ему разнообразие и нарядность». А ведь в театр, как и на променад, ходят представители всех сословий. Разнообразная городская жизнь протекает под неусыпным оком прессы. Вот как описывает содержание газет в 1807 году поэт Роберт Саути: «Из-за недостатка событий, которые наполнили бы ежедневные колонки, газеты рады вставить туда что угодно — они пишут, как одна леди приезжает в город, как другая покидает его, как третья собирается разрешиться от бремени; о званом обеде одного джентльмена и званом ужине другого объявляется до того, как они состоялись; подробности же даются после, прилагается список приглашенных, имена танцевавших вместе пишутся как имена драматических персонажей на английской афише, читателям сообщают, какие танцы заказывались и для кого».

В литературе отдельное место занимают так называемые романы «серебряной вилки», содержание которых составляют детальные описания званых обедов вплоть до подробных сведений о столовых приборах; «особое внимание уделялось общественным или полуобщественным заведениям, о которых слышало большинство читателей».

Далее Гандл подходит к дендизму и среди прочего — к одному из самых известных его представителей, Джоржу Браммелу, «человеку из среднего класса, ставшему своим в изысканном обществе», «первому воплощению гламурного парадокса достижимой исключительности». Затем идет театр как форма городского развлечения, спасавшая от рутины повседневности. И, конечно, пассажи, которые были «первыми сооружениями, возведенными специально как центры потребления. Замкнутые пространства, в которых располагалось множество различных заведений, они являлись предшественниками торговых моллов ХХ века». И, наконец, всемирные выставки, демонстрировавшие достижения индустриального производства. Надо сказать, что самым исчерпывающим образом почти все сказанное в главе «Чары города» описано в повести Гоголя «Невский проспект» начиная с первых строк: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все» — и далее по тексту.

И это отдельный интересный вопрос: какое отношение все изложенное имеет к российской действительности? У нас и слово, и явление появились относительно недавно. Естественно, исследование Гандла вообще не учитывает российского опыта. Но в этой «ущербности» для нас таится поле для сравнений, догадок и озарений. Так, например, становится понятно, почему у нас на улице и в метро в час пик можно увидеть множество красивых девушек с безупречным макияжем и на шпильках — гораздо больше, чем в какой-нибудь другой европейской столице. Или почему на вещевых рынках так много сумок или кепок с надписями Versace, Armаni и т.п. И даже отчего путинское правление оказалось столь благоприятным для расцвета этого самого гламура.

В рассказе о том, как те или иные моменты европейской и американской истории Нового времени демонстрируют признаки гламура, встречается множество легко узнаваемых для соотечественника эпизодов. Например, как нью-йоркские нувориши пробивались в высшие слои общества под неусыпным взглядом прессы и публики. Или как в XIX веке куртизанки оказывали огромное влияние на объемы продаж, поэтому торговцам было выгодно бесплатно снабжать их предметами роскоши (в XX веке, по всей видимости, их место заняли манекенщицы, заключавшие многомиллионные контракты на рекламу самых разных вещей, не имеющих непосредственного отношения к моде). Это и внешний вид куртизанок, которые, не имея доступа к чудесам пластической хирургии, все же выходили из положения: «Братья Гонкур писали, что у Ла Паивы было лицо, временами напоминающее ужасный нарумяненный труп — из-за чрезмерного использования косметики она казалась полностью искусственной. Кора Перл, говорили, вела себя как красавица, хотя на самом деле была более чем заурядной внешности».

Мы восприняли гламур в готовой форме с опозданием примерно на сто лет, но очень быстро этот зазор перестал существовать. В 1938 году, когда в США вышло руководство «Гламур и как его достичь», у нас такого слова не существовало. В 1980-е, в эпоху супермоделей, мы уже знали о существовании Клаудии Шиффер, но это было еще чистой экзотикой, очищенной от возможности сопричастности, а доступность блеска — одна из основополагающих черт гламура.

Благодаря этой книге гламур начинает восприниматься не как некая частная подробность мира моды, а как гораздо более широкое общественное явление. Понятно, что гламур как руководство к действию и обещание лучшей жизни, как путеводитель, в конце концов, — самая яркая черта журнального глянца. И Гандл показывает зарождение современного глянца как руководства по гламурной жизни, в частности, на примере американского Vogue (начиная с 1909 года, когда приобрел Конде Наст). Последний обычные граждане покупали в качестве справочника, в котором можно посмотреть на жизнь богатых и знаменитых. Интересно, как трансформировался гламурный пафос в наших традиционных женских и мужских журналах. Некоторые из них не только рассказывают о том, как надо поступать, что носить, где есть и куда ездить, но и заходят на поле общественно-политических изданий. Неслучайно в какой-то момент широко распространился эпитет «правильный», применяемый по отношению ко всему, начиная от хинкали и заканчивая книгами и местами для путешествий. Так, приготовив «правильный» капустный пирог, купив «правильный» столик для ноутбука, сходив на «правильный» детский праздник, вы становитесь избранным, расширяя этот круг до бесконечности. И это ли не самое верное слово для того, чтобы понять, что такое настоящий гламур, через который мы постигаем идеи эгалитаризма?


Стивен Гандл. Гламур. — М.: Новое литературное обозрение, 2011
Перевод с английского под редакцией А. Красниковой