Д&В три на четыре, куском. АЕС+Ф семиметровые, с хвостиком

Русские художники втайне готовятся поразить Венецию. ДМИТРИЙ ТИМОФЕЕВ начал разведывать, чем именно

Хорошо бы каждому художнику освоить такую полезную технику, как незалипание. То ты сохраняешь свой «идентитет», то теряешь его; то совмещаешь себя со своей профессией, то оставляешь ее. Разработано концептуалистами, проверено временем. Залипнув, художник рискует потеряться в «идентитете». И в результате быть списанным со счетов. В лучшем случае стать живым классиком, деятельность которого для актуального процесса значения уже не имеет. В худшем — со временем перестать быть объектом всякого внимания.

Александр Виноградов и Владимир Дубосарский, надо признать, подвергают себя такому риску. На их трехлетней давности выставке «Легкость бытия» бритая Барби была еще остроумной, но при виде Барби под водой и ее же в космосе становилось грустно. Вот так ждешь, ждешь нового диска исполнителя N, а он вместо этого выпускает один за другим сборники ремиксов.

Мастерская Виноградова — Дубосарского (забавно, но однажды мне встретился человек, на полном серьезе полагавший, что это один художник с двойной фамилией) находится в городе Химки. Добираться туда долговато даже из центра и даже на машине.

Первая комната мастерской многофункциональна: это и гардероб, и склад картин разных лет, каких-то материалов и красок. Тут же, возможно, и идет работа.

Вторая, как и полагается, «чил-аут», или попросту кухня. Там, впрочем, работа тоже идет. Молодой человек за компьютером занимается фотошопной аппликацией, кромсая да Винчи.

«Мы сейчас готовим проект для Венецианской биеннале. А еще про нас кино сейчас делают. Начнем с кино, наверное.

Митта и Шеин про нас делают фильм. Уже года два с половиной. Или три. Фильм получился довольно сложный. Несколько сюжетных линий. Первая такая — создание одной картины от начала до конца. К нам приходит Наталья Водянова, заказывает работу для журнала «Vogue» — это правда так было. Потом мы работаем на компьютере, потом в мастерской пишем эту картину.

Вторая линия — это «история российского контемпорари арт в лицах». Это самая занимательная, наверное, линия. Есть там съемки какой-то пьянки в Трехпрудном, выставки в бане, Пригов там свои стихи читает...

Следующая линия — история успешного проекта. Придумали люди проект, сначала он не очень удачно развивался, потом удачно. Почему это все было, как это делается.

И последняя линия — рассказ о структуре современного искусства. Что такое галереи, что делают кураторы, зачем нужны аукционы...

Съемочная группа ездила с нами в Париж, в Лондон... Мы показаны как составляющая часть большого процесса. Для всех этот фильм может быть интересен по-разному. Для людей тусовки — это возможность посмотреть на то, как все было, повспоминать. Для тех, кто вообще ничего не знает, — информация о том, что вот есть такие люди, художники, вот так они живут. Фильм получился интересней и сложней, чем про Кулика. Если нас убрать оттуда, менее интересным он не станет.

В фильме объясняют, что такое искусство. Что это не постыдное занятие. Не позорное. Вокруг какие-то люди все время, тусовка, интрига, борьба. Видно, что это реальная жизнь, а не то что просто краской на холсте что-то делается».


Да, Митта взялся за правильное, полезное дело. Материалов по истории русского современного искусства не очень много. Ввиду отсутствия государственной политики в искусстве и образовательных программ до сих пор часто можно слышать даже от молодых людей: «Какой же он художник, если он сам не рисует?!». Плохо это. А фильм будет продаваться в супермаркетах «Перекресток». И это хорошо.

«Мы сейчас готовим большой проект для Венецианской биеннале. Называется “Danger! Museum”. В рамках параллельной программы. Займем все палаццо. Три большие комнаты на втором этаже, еще на первом есть место. Делаем мы это с фондом “Новые правила” и Московским музеем современного искусства.

Пригласил нас фонд “Новые правила”. Они сами договорились о выставке, сняли палаццо, а потом позвали нас».

Я спросил, что такое фонд «Новые правила»; художники мне сказали, что это Пьер Броше, Владимир Смирнов и кто-то еще, но что больше они ничего не скажут, потому что им нельзя.

«У нас толком ничего не было. Нет, ну, было что-то. Мысли какие-то, которые некуда было пристроить. А тут — вот тебе палаццо, реализуй.
Мы съездили, посмотрели, что можно, что нельзя. Из окон виды какие. Пока еще ничего не произвели, но уже есть понимание того, что мы хотим сделать.
Работы будут в классическом стиле, ничего советского. Холсты цельные, а не из частей. Грунтовать будем сами. Девять работ, две трети из них — три на четыре метра. И будет это такой как бы музей с интригой. Человек заходит и видит перед собой классический музей, который сначала не вызывает у него никаких подозрений, а потом… Основная идея в том, что музей немножко опасен. В общем, осталось только все сделать. Начать и кончить».

Я стал думать, чего бы мне хотелось от выставки Д&В.

Не хочется видеть Барби в «Ночном дозоре» Рембрандта. Не хочется видеть go-go girl вместо боттичеллиевской Венеры. Не потому даже что «проходили» и «предсказуемо». А потому, что художник, помимо незалипания, должен руководствоваться еще одним важным принципом — расширения границ внутри собственного творчества, постоянного повышения собственной планки.

Само собой, это трюизм. Это, наверное, внушают даже пожилые академики Суриковки. Но несмотря на очевидность этого, а может, как раз и из-за нее современные художники, особенно достигшие определенного статуса, порой, как кажется, об этом забывают.

Хочется чего? Хочется, чтобы выставка не была необязательной. Чтобы не была «очередной». Все-таки классическое искусство — не соцреализм. Все-таки Виноградов и Дубосарский — не Александр Савко, чтобы шутить на темы классики. И не хочется, чтоб они оставались авторами «Христа в Москве» и «Тотальной живописи», ныне деятелями международного салона. Если в палаццо Боллани мы увидим «приключения глянцевых икон», на этот раз в мире классической живописи, будет просто жаль.